КРИМИНОПЕНОЛОГИЯ

18 декабря 2020 года беседа «Криминопенология»

 

 

С докладом «Уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых: быть или не быть?» выступила Надежда Александровна Крайнова – кандидат юридических наук, доцент, член Совета Санкт-Петербургского международного криминологического клуба, декан юридического факультета Санкт-Петербургского государственного экономического университета (Санкт-Петербург, Россия)

 

 

Беседу вёл заместитель президента Клуба А.П. Данилов. Мероприятие прошло в онлайн-формате – на платформе, предоставленной Санкт-Петербургским государственным экономическим университетом (при активном содействии Н.А. Крайновой).

В обсуждении доклада участвовали: Х.Д. Аликперов, Я.И. Гилинский, В.С. Джатиев, С.Я. Лебедев, Г.Ю. Лесников, В.И. Селиверстов, Д.А. Шестаков.

Выжимки из докладов и поступивших откликов.

 

 

Выжимка из основного доклада

 

Н.А. Крайнова (Санкт-Петербург, Россия)[1]

Уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых: быть или не быть?

 

 

В настоящее время термин «ресоциализация» прочно вошёл в правовой оборот: упоминается он и в нормативно-правовых, и в судебных актах. Так, в Федеральном законе от 23.06.2016 № 182-ФЗ «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации»[2] (далее по тексту – ФЗ № 182) приведено определение ресоциализации как формы профилактического воздействия.

Ресоциализация – понятие, прежде всего, социологическое и с позиций данной науки достаточно хорошо изученное. История становления, «легализации» ресоциализации в российском правовом пространстве насчитывает всего порядка 30 лет. Ни в законодательстве, ни в правовой доктрине нет единства понимания содержания этого понятия, места ресоциализации в системе правовых институтов, её социальной значимости.

Опыт исследования ресоциализации с позиций изучения преступности и противопреступной деятельности, в первую очередь в рамках общей преступностиведческой теории, разрабатываемой в Санкт-Петербургском международном криминологическом клубе, позволяет сделать ряд выводов, которые хотелось бы обсудить на беседе Клуба:

1.            Термин «ресоциализация» заслуживает нормативного закрепления. При этом не следует относиться к его применению с осторожностью, бояться, видя в нём какую-то либеральность.

2.            Имеющееся в ст. 25 ФЗ № 182 понятие ресоциализации как формы профилактического воздействия не соответствует сущности данного правового явления, имеет ограниченную сферу применения, распространяется только на лиц, отбывших уголовное наказание в виде лишения свободы и (или) подвергшихся иным мерам уголовно-правового характера. Мною последовательно отстаивается позиция о дуализме сущности ресоциализации, которую, с одной стороны, следует рассматривать как процесс, протяжённый во времени, с другой стороны, это цель (функция) наказания, то состояние, которое желательно достичь в результате исполнения наказания. В связи с этим я разделяю позицию Д.А. Шестакова, полагающего, что в уголовном законе нужно иметь не цели/функции наказания, а функции уголовной ответственности[3].

Ресоциализация осуждённых – процесс сложный, многогранный, разноплановый. В ходе ресоциализации осуждённый/бывший осуждённый под воздействием комплекса мер (или средств ресоциализации) достигает состояния приспособления к жизни в социуме, что в конечном итоге и составляет суть ресоциализации.

3.            Определяя ресоциализацию как состояние, полагаю возможным распространить действие данного понятия не только на осуждённых, но и на потерпевших от преступления, пострадавших от применения мер безопасности. Этот пласт проблем пока недостаточно изучен. В научной литературе и практическом применении термин ресоциализация априори употребляется в отношении осуждённых, отбывших уголовное наказание. Но ресоциализация имеет более широкое применение, может и должна рассматриваться применительно к потерпевшим, права и интересы которых затрагиваются в результате совершения преступления.

4.            Широкий подход позволяет выделять по субъектам ресоциализацию осуждённых и ресоциализацию потерпевших. В качестве рабочего определения можно предложить следующее: ресоциализация – это процесс восстановления индивида в качестве социализированного члена общества, осуществляемый на основе применения к лицу, совершившему преступление и осуждённому за него и/или потерпевшему от преступления, мер безопасности, комплекса правовых, организационных, психолого-педагогических, воспитательных и иных мер воздействия с целью недопущения совершения противоправных деяний и/или восстановления социально-положительного статуса.

5.            Ресоциализацию осуждённых следует рассматривать не только сквозь призму гуманизации уголовного, уголовно-исполнительного законодательства и правоприменительной практики, но и с позиций обеспечения безопасности общества. Показатель рецидивных преступлений на уровне 50 %[4] является достаточно ярким свидетельством того, что меры уголовной репрессии не работают. Соответственно, нам необходимо кардинально менять ситуацию, ведь при росте данного показателя ресоциализация будет нужна уже не осуждённым, а законопослушным гражданам…

6.            Происходящие в настоящий момент в мире события (пандемия; локальные и выходящие за пределы локальных вооружённые конфликты, носящие управляемый характер; экспоненциальное развитие цифровых технологий, угрожающее национальной безопасности и неотъемлемым правам человека) подтверждают значимость рассмотрения феномена ресоциализации с позиции безопасности общества.

Проанализирую данный вопрос на примере угрозы распространения COVID-19 в учреждениях ФСИН. Если верить официальным данным, то принятые государством меры безопасности в отношении осуждённых позволили не допустить масштабного распространения коронавируса в исправительных учреждениях. Как отмечает главный внештатный инфекционист ФСИН И. Каминский, «за весь период пандемии нами было выявлено и лабораторно подтверждено 1465 случаев заболевания новой коронавирусной инфекцией среди подозреваемых, обвиняемых и осуждённых. При этом выздоровело 1369 человек. Таким образом, заболевших у нас сейчас 96. Все они получают необходимое лечение в амбулаторных и стационарных условиях, в том числе в государственных учреждениях здравоохранения. В настоящее время на стационарном лечении в медико-санитарных частях с COVID-19 находятся 10 пациентов. В целом, конечно, отмечается планомерное снижение выявления случаев COVID-19. Динамика прироста новых случаев заболевания среди сотрудников УИС в сентябре 2020 г. по сравнению с предыдущим месяцем снизилась на 5,3 %, среди осуждённых и лиц, заключённых под стражу, – на 10,2 %»[5].

В России понимают серьёзность угрозы, которая может реализоваться в случае возникновения ситуации бесконтрольности, паники в исправительных учреждениях и СИЗО, поэтому её не допускают[6], как и применение амнистии. В то же время безосновательное освобождение осуждённых (под прикрытием заботы об их здоровье) мы наблюдаем в некоторых западных странах, что в конечном итоге ставит под угрозу здоровье осуждённых и всего общества.

В качестве другого примера, демонстрирующего особую значимость решения проблем ресоциализации осуждённых с позиции безопасности общества (в данном случае имеется в виду пенитенциарная ресоциализация), можно привести значительное увеличение числа преступлений (мошенничеств и др.), совершаемых с использованием средств мобильной связи лицами, уже отбывающими наказание в виде лишения свободы[7], что также причиняет значительный ущерб государству и гражданам, требует дополнительного контроля.

7.            Обществу необходима уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых. Ключевая роль в её формировании и реализации должна принадлежать государству, для чего, в том числе, следует создать специальные госучреждения – Центры ресоциализации. Основную часть организационной и финансовой нагрузки также следует возложить на государство. Участие частного капитала в данной сфере возможно, но оно не должно быть решающим.

8.            Уголовную политику в сфере ресоциализации необходимо рассматривать в контексте противодействия преступности, при этом в основу концепции уголовной политики в сфере ресоциализации осуждённых нужно положить нерепрессивную парадигму. Уголовное наказание, как и меры безопасности, может применяться самостоятельно и не сопровождаться ресоциализирующим воздействием, но в этом случае можно говорить о многократном снижении эффективности данных мер.

Современные общество и государство в вопросах противодействия преступности не должны ограничиваться лишь мерами уголовно-правового характера и мерами безопасности. Необходимо выстроить чёткую систему, включающую в себя комплекс традиционных уголовно-правовых институтов (уголовное наказание и др.), а также разработать и закрепить нормы, регулирующие применение мер безопасности, предупреждение преступлений и ресоциализацию.

9.   Нормы, регламентирующие правоотношения в сфере противодействия преступности, следует аккумулировать в рамках кодифицированного нормативно-правового акта. Таковым может быть Кодекс предупреждения преступлений и ресоциализации[8]. Известно, что одним из признаков права является его формальная определённость. Форма права имеет не менее важное значение, чем его содержание. Регулирование правовых отношений в сфере противодействия преступности посредством кодифицированного нормативно-правового акта будет положительно воздействовать на правоприменение, а также правосознание самого широкого круга лиц.

 

 

Л.В. Готчина (Санкт-Петербург, Россия)[9]

Ресоциализация как направление уголовной политики

 

В Федеральном законе «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации»[10] ресоциализация рассматривается как форма профилактического воздействия. В этой связи согласна с Н.А. Крайновой, полагающей, что такая интерпретация ресоциализации имеет ограниченную сферу применения[11]. Также разделяю позицию Д.А. Шестакова: в уголовном законе нужно иметь не цели/функции наказания, а функции уголовной ответственности[12].

Ключевая роль в формировании и реализации уголовной политики в сфере ресоциализации осуждённых должна принадлежать государству. Ресоциализация – процесс постоянный, он будет эффективен при воплощении в жизнь единой государственной программы, заключающейся в возложении соответствующих задач на уже действующие правоохранительные органы, образовательные и медицинские организации. Создавать специальных не требуется.

Процесс приспособляемости правонарушителя к условиям жизни в социуме начинается с момента совершения им преступления, а не с вступления в силу обвинительного приговора суда. Общество заинтересовано в быстрой ресоциализации лица, совершившего преступление, прежде всего, в интересах своей же безопасности.

Согласна с мнением Н.А. Крайновой о необходимости распространения ресоциализации на потерпевших[13]. Считаю, однако, что ресоциализационный процесс должен охватить и свидетелей преступлений, а также лиц, прикосновенных к преступлению. Временные и содержательные грани такой ресоциализации очень тонкие.

Ресоциализация профилактирует рецидив. В моём представлении, она, как форма профилактического воздействия, по содержанию шире, чем трактуется при её рассмотрении как направления уголовной политики.

 

 

Х.Д. Аликперов (Баку, Азербайджанская Республика)^[14]

Пенитенциарное чистилище как стартовое звено в ресоциализации осуждённых

 

Мне всегда интересно писать рецензии на рукописи или опубликованные произведения, в которых авторские суждения овеяны новизной, носят смыслопорождающий характер. Такая работа пополняет багаж собственных знаний. С настроем познать что-то неизведанное я прочитал тезисы доклада Н.А. Крайновой «Уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых: быть или не быть?». И мои ожидания оправдались.

За творческой деятельностью этой одарённой представительницы невско-волжской школы преступностиведения я наблюдаю давно и полагаю, что со временем Надежда Александровна привнесёт в теоретическую криминологию немало новелл. Тезисы её доклада заставляют задуматься о многих криминологических проблемах, формируют желание откликнуться на мысли автора. Видимо, это и побудило меня отойти от сложившихся принципов подготовки рецензий (объективность, баланс плюсов и минусов) и сосредоточиться в своём отклике лишь на позитивных моментах тезисов.

Поддерживая позицию Н.А. Крайновой по обозначенным ею острым проблемам ресоциализации осуждённых, а также в части предложений по совершенствованию правовых основ такой деятельности,^[15] выскажу ряд собственных суждений.

Первое. Общеизвестно, что не все осуждённые поддаются ресоциализации (в противном случае не было бы рецидивных преступлений), в частности, педофилы, «домушники», «щипачи», клептоманы. Итак, первый вывод: объектом ресоциализации могут выступать лишь те осуждённые, у которых в период отбывания наказания в исправительной колонии сформировалась внутренняя потребность в этом.

Второе. Для формирования у осуждённых в процессе отбывания наказания основы нравственного перелома, внедрения в их сознание стремления к «непорочной жизни» на вольных хлебах, необходимо, чтобы социально-психологическая атмосфера и отношения, складывающиеся у них с сотрудниками пенитенциарного учреждения, имели «человеческое лицо». С горечью приходится признать, что сегодня исправительные колонии не имеют такого «лица».

Среди большого числа причин этого следует выделить идеологию бытия пенитенциарных учреждений, базирующуюся на философии соборности – содержание осуждённых в бараках. При таких условиях не может и речи идти о становлении и развитии крайне сложного социально-психологического процесса освоения осуждённым социальных норм и культурных ценностей, пересмотре им своих мировоззренческих ценностей^[16].

Отсюда второй вывод: прежде чем говорить о ресоциализации осуждённых, необходимо предварительно «ресоциализировать», оздоровить саму пенитенциарную систему. Лишь после этого станет возможным заложить в колониях основы для нравственного перелома у осуждённых. Нам нужны коренные реформы, которые позволят трансформировать исправительные колонии в пенитенциарные чистилища, где закладываются основы для ресоциализации лица после отбытия наказания.

Третье. Общеизвестно, что в числе эффективных социально-психологических инструментов коррекции личности выделяются художественная литература специальной тематики и физический труд, особенно на благо самого себя. Если мы возьмём эту парадигму за одну из исходных точек в концепции ресоциализации осуждённых, то напрашивается вопрос: а почему исправительные колонии не приобщают своих «клиентов» к литературе и труду?

С организацией процесса труда становится всё понятно, если учесть, что безработица зашкаливает в целом по стране (даже среди законопослушных граждан), хотя, честно говоря, существуют решения и этой проблемы. А вот в чём логика мер по ограничению количества литературы, которая может находиться у осуждённых?

Попытаюсь кратко изложить своё видение решения проблемы. На концептуальном уровне нам необходимо пересмотреть идеологию функционирования исправительных колоний, которые уже давно превратились в рассадники преступности. В них – в ограниченном пространстве, насыщенном отрицательной энергетикой – не может быть создано условий для «переформатирования» осуждённых. Следует рассмотреть вопрос о целесообразности трансформации исправительных колоний в пенитенциарные чистилища. В этом случае власть администрации колонии над биологической сущностью заключённого перерастает в ненавязчивую деятельность по коррекции его сознания и исповедуемых им ценностей.

На законодательном уровне задача видится в изменении правил применения условно-досрочного освобождения (УДО) от наказания с тем, чтобы кандидат к УДО при рассмотрении его дела членами комиссии показал свои знания того или иного художественного произведения, изложил морально-нравственный доминант, к примеру, в романах Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание», «Братья Карамазовы»), Л.Н. Толстого («Воскресение», «Крейцерова соната») и других выдающихся авторов, наполнивших сокровищницу русской литературы трудами, освещающими проблемы преступления и наказания. Вдумчивое чтение заключёнными подобной литературы – серьёзный шаг к ресоциализации.

Таким образом центр тяжести в деятельности пенитенциарного чистилища будет переноситься с режима отбывания заключёнными наказания и круглосуточного контроля за ними на их самосовершенствование и самоочищение от криминальной субкультуры. Полагаю, что эта идея запускает механизм, направленный на диалектическое самоограничение осуждёнными на ментальном уровне желаний и стремлений криминальной направленности, выступает нравственно-психологическим источником, побуждающим их к духовному совершенствованию, самоочищению от криминальной субкультуры.

Этим самым возможно обеспечить основу для нравственного перелома осуждённых. Уголовный закон будет действовать не через призму жёстких условий и режим отбывания заключёнными наказания в колонии, как это традиционно сложилось, а напрямую: меняя психологию личности через информационно-воспитательный аспект, социально-психологическую атмосферу пенитенциарного чистилища.

На организационно-правовом уровне задача видится в том, чтобы исправительные колонии:

а) в своей деятельности перешли от идеологии соборности к созданию условий для «личного пространства заключённого». С этой целью целесообразно размещать осуждённых в камерах или в иной автономной обители в условиях, не унижающих человеческое достоинство, и не более двух осуждённых в одной камере^[17]. Нельзя забывать, что покаяние, как правило, это плод уединения человека с собственным «Эго» в сочетании с тишиной и покоем. Такие условия позволят осуждённым, особенно тем, кто ещё сохранил искорку нравственной доминанты, спокойно размышлять о своих ошибках и криминальных пристрастиях;

б) располагались в сельской местности, имели пахотные земли из расчёта не менее одной сотки на одного заключённого (благо, что в России более чем достаточно пустующих плодородных земель). Отбывающие наказание в колонии должны выращивать, производить сельскохозяйственные продукты как для собственных нужд, так и для реализации на рынке – с целью накопления материальных средств для нужд колонии.

Нельзя забывать, что каким бы ни был нравственно запущенным осуждённый, его систематическое соприкосновение с матушкой-землёй (собственноручное ухаживание и выращивание на ней полезных продуктов) рано или поздно, но обязательно запустит ростки процесса перелома в его «Я». А это – отправной пункт на длинном пути нравственного воскрешения осуждённого.

Четвёртое. Далеко не все лица, освобождаемые из колоний, имеют «на большой земле» социально-полезные связи: семью, друзей, тех, на кого могут опереться в первое время (до устройства на работу). Среди освобождённых немало и тех, кто не имеет ни жилья, ни накоплений. Поэтому в подобных случаях даже самая прекрасно налаженная работа по их ресоциализации не будет иметь положительных результатов.

Таким образом, третий вывод заключается в том, что настала пора рассмотреть вопрос о создании специализированных временных пристанищ (на Руси их называли «социальными домами»[18]) для освобождённых из исправительных колоний, которые обеспечат своих обитателей питанием, медицинской помощью, помогут трудоустроиться.

Вот такие мысли, которые ещё продолжают развиваться, родились у меня после знакомства с тезисами доклада Н.А. Крайновой. Благодарю Вас, Надежда Александровна, за содержательные предложения и высокую читабельность тезисов.

 

 

Л.В. Сердюк (Уфа, Россия)[19]

К вопросу о ресоциализации осуждённых и потерпевших

 

Проблема ресоциализации осуждённых и иных лиц, причастных к совершению преступлений, является актуальной, требующей детального изучения и обсуждения, в том числе на высшем государственном уровне. В докладе Н.А. Крайновой, представленном для обсуждения на беседе Санкт-Петербургского международного криминологического клуба, затронуты основные вопросы этой проблемы. Надежда Александровна права в том, что ресоциализация осуждённых и лиц, отбывших уголовное наказание, а также потерпевших от преступлений незаслуженно отодвинута на задний план в науках уголовно-исполнительного (исправительно-трудового) права и криминологии.

Ресоциализация – широкая и многогранная мера предупреждения рецидива преступлений. Её всегда недооценивали лица, ответственные за уголовную политику государства. Несомненно, в процесс ресоциализации должны быть включены и потерпевшие (к чему призывает докладчик)[20], поскольку они часто играют в преступлении не последнюю роль. Примером может служить насилие в семье. Не случайно Государственная Дума РФ на протяжении многих лет пытается принять закон о противодействии этому виду насилия.

Только в отношении потерпевших, на наш взгляд, нужно пойти дальше, чем предлагает Н.А. Крайнова. Им нужна помощь в восстановлении их социального статуса. Однако она должна заключаться не только в обеспечении для них мер безопасности и восстановлении нарушенных прав, но и в принятии мер социализации в отношении самих этих лиц. Речь идёт о случаях, когда поведение потерпевшего при совершении преступления носило провоцирующий характер, и часто трудно установить истинного виновника конфликта. Так что ресоциализация иногда требуется семье в целом, а не только одному из её членов, что уже отмечалось в науке[21].

Следует согласиться с докладчиком и в том, что ресоциализацию осуждённых следовало бы изменить, устранив из неё некоторые элементы кары, которая хотя и не упоминается в законе, но присутствует при исполнении уголовного наказания. В этом отношении можно сослаться на опыт содержания осуждённых в местах лишения свободы в Швеции, где преступникам (правда, не всем) созданы почти курортные условия. Это пример великодушия государства. Но разве таковое не в большей степени обеспечивает исправление преступника, нежели подавление его жестокостью при содержании в колониях и тюрьмах? Жестокость запугивает, озлобляет, но не меняет отношение человека к людям и самой жизни. Наша цивилизация должна уходить от жестоких способов исполнения наказания, особенно в отношении лиц, совершивших преступление впервые.

Думается, своевременным является принятие Федерального закона от 01.04.2020 № 96-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации»[22], регламентирующего создание исправительных центров в пределах субъектов РФ, на территории которых находятся колонии-поселения. Этот закон очень важен. Вопрос только в том, как эти центры, в условиях частного производства и частных компаний, смогут обеспечить трудоустройство освобождаемых лиц. К сожалению, об изменении методов ресоциализации осуждённых во время отбывания наказания речь на государственном уровне пока не идёт. Видимо, это вопросы будущего. 

Решение проблемы ресоциализации, конечно, заключается не в создании курортных условий для осуждённых и не в их воспитании. Однако нам следует подумать о создании более цивилизованных условий их содержания в исправительных учреждениях, об их приобщении к труду, в том числе с учётом интересов осуждённого. Необходимо создать им условия для честного заработка. Ведь от материальных условий во многом зависит поведение любого человека. Не время лечит, а те условия, что создаются для человека, если сам он их создать не может.

 

 

Д.М. Гаджиев (Махачкала, Россия)[23]

 

1. Надежда Александровна Крайнова в тезисах своего доклада обозначила одну из важнейших проблем противодействия преступности – проблему ресоциализации осуждённых.

Человек на протяжении всей своей жизни усваивает социальные нормы. Находясь в местах лишения свободы, он так или иначе принимает правила «другой жизни», напитывается асоциальной субкультурой. В 1986–1987 гг. я работал заместителем начальника колонии ОИТУ МВД Дагестанской АССР и знаю ситуацию в этой системе не понаслышке. В советский период нередко в порядке дисциплинарного наказания на службу в уголовно-исполнительные учреждения переводились сотрудники органов внутренних дел. Процесс исправления осуждённых носил больше формальный характер.

Офицеры, длительное время работавшие со спецконтингентом, сообщали, что у них происходила профессиональная деформация. В семье, при общении с друзьями они непроизвольно используют лексикон осуждённых.

За годы проведения рыночных реформ ослабились традиционные родственные и семейные связи. Это отрицательно сказалось на социализации людей, особенно вернувшихся из мест лишения свободы. В том числе поэтому говорить об успешной работе учреждений уголовно-исполнительной системы в деле ресоциализации освободившихся из колоний не приходится.

В 2019 г. в Дагестане был отмечен рост числа лиц, ранее совершавших преступления (3952 человека, + 8,5 % к предыдущему году). На конец 2019 г. на учёте в органах внутренних дел состояло 3447 условно осуждённых. Значительное число трудоспособных осуждённых не привлекается к труду, вследствие чего не производится удержание алиментов и средств в счёт погашения причинённого преступлениями ущерба.

При выходе на свободу этот контингент сталкивается с равнодушием, на помощь родственников и знакомых ему едва приходится рассчитывать, что увеличивает вероятность рецидива преступлений.

Как справедливо отмечается в криминологической литературе, «каждое осуждение увеличивает склонность к преступлению, то есть склонность к преступлению увеличивается с каждым новым наказанием»^[24]. Ранее судимые лица, используя различные способы, вовлекают в совершение преступлений несовершеннолетних, тем самым ещё больше криминализируя общество.

Костяк незаконных вооружённых формирований в Дагестане составляют ранее судимые и разыскиваемые лица. 27 августа 2005 г. в с. Башлыкент Каякентского района было совершено особо жестокое убийство: две восьмилетние девочки были изнасилованы и задушены. Преступником оказался 38-летний, ранее судимый гражданин А., который провёл в местах лишения свободы 18 лет за растление малолетних, ограбление родной тёти, мужеложство. Отец и родственники погибших установили убийцу (он признался в содеянном). Преступника и дом, в котором он проживал, облили бензином и подожгли. Жители села не разрешили хоронить останки А. на своём кладбище, а также выселили его родственников из села^[25].

2. Согласен с докладчиком в том, что необходимо распространить действие ресоциализации и на потерпевших от преступления, пострадавших от применения мер безопасности[26]. Действующее законодательство больше внимания уделяет обвиняемому, а потерпевший остаётся при этом один на один со своими проблемами.

3. Весьма продуктивна идея Надежды Александровны о желательности формирования уголовной политики в сфере ресоциализации осуждённых. Ключевая роль в её реализации должна принадлежать государству, для чего, в том числе, следует создать специальные госучреждения – Центры ресоциализации[27].

Отмечу: ранее уже предпринимались робкие попытки по организации работы таких центров в рамках государственно-частного партнёрства. С учётом нарастающей криминализации общества, роста рецидивных преступлений, на мой взгляд, было бы целесообразным в порядке эксперимента на уровне федерального округа или субъекта Федерации построить Центр ресоциализации, обеспечив его функционирование на высоком научно-методическом и техническом уровнях. По результатам эксперимента следует решить вопрос о дальнейшем внедрении этой практики.

Кстати, в соответствии с Указом Президента РФ от 17.09.1998 г. № 1115 «О проведении в ряде муниципальных образований эксперимента по организации охраны общественного порядка органами местного самоуправления»[28] в Карабудахкентском районе Республики Дагестан в связи с обострением общественно-политической обстановки и активизацией ваххабитов был проведён похожий эксперимент. В последующем полученные результаты использовались в профилактике экстремизма и терроризма в республике.

4. Солидарен с Н.А. Крайновой, поддерживающей концепцию формирования единого права противодействия преступности, предложенную Д.А. Шестаковым[29]. В рамках этой концепции необходимо принять Кодекс предупреждения преступлений и ресоциализации[30], в котором будут закреплены цели, задачи, функции и алгоритмы действий соответствующих субъектов предупреждения преступлений.

Работа управления УФСИН РД, начальников колоний, начальников отрядов, дежурного наряда, контролёрского состава, спецчасти, оперчасти, к сожалению, не отвечает современным требованиям. Не так давно, в ноябре 2019 г., по подозрению в совершении различных преступлений (от получения взяток и мошенничества до разглашения государственной тайны) было осуществлено массовое задержание сотрудников дагестанского УФСИН, а также экс-начальника  УФСИН по РД^[31].

Для наведения порядка в местах лишения свободы, налаживания системы ресоциализации, осуществления многочисленных рекомендаций криминологического сообщества потребуется немало усилий и времени. Желаю Вам, уважаемая Надежда Александровна, чтобы Ваши преступностиведческие идеи были своевременно восприняты на федеральном уровне!

 

 

Д.Л. Творонович-Севрук (Минск, Республика Беларусь)[32]

Ресоциализация как удар по глобальной олигархии (в контексте деятельности учреждений высшего образования)

 

Проблемы ресоциализации и социальной адаптации в большей степени испытывают лица, отбывшие длительные сроки лишения свободы за совершение преступлений против личности. В то же время среди осуждённых есть и граждане, привлечённые к уголовной ответственности по так называемым «политическим» статьям (деяния против основ конституционного строя и безопасности государства).

Рассматриваемая категория граждан – «политзаключённые» – характеризуется: 1) высоким потенциалом к сохранению связей с прежним кругом общения; 2) незначительной личностной деформацией в местах лишения свободы (в силу выраженных лидерских качеств, устойчивых жизненных принципов); 3) использованием периода отбывания наказания в качестве «университета», в котором они закаляют свой характер для дальнейшего сопротивления власти; 4) перенесением личного «культурного политического кода» на других заключённых, вербовкой в местах лишения свободы адептов для организации протестов и «цветных революций».

Таких «политзаключённых» активно используют для реализации интересов глобальной олигархической власти (ГОВ)[33]: как знаковых персон сопротивления на местах (в рамках централизованного протеста); в качестве хорошо мотивированных лидеров подполья, полевых командиров (при децентрализованном сопротивлении).

Эффективность ресоциализации осуждённых проявляется в снижении количества рецидивов. Успешное предупреждение рецидивных преступлений «политических» заключённых выражается в уменьшении их вовлечённости в деятельность, направленную на нарушение работы государственных институтов. Процесс ресоциализации может затрудняться так называемой имиджевой составляющей у данного контингента – наличием у него криминальных «титулов» и «званий».

В учреждениях высшего образования могут проходить обучение лица, относящие себя к бывшим «политическим» заключённым. Во время нахождения в учреждениях высшей школы рассматриваемая категория граждан способна эффективно вовлекать в противоправную деятельность широкие круги молодёжи. Вследствие этого необходимы постоянный мониторинг общественных настроений, отслеживание проявлений деструктивной криминальной активности. Вузы могут и должны активно участвовать во «взращивании» электората, становлении студентов как законопослушных граждан, «вакцинируя» их от вовлечения в деструктивную деятельность, снижая потенциальное количество «политических» заключённых, таким образом посильно противодействуя деструктивной деятельности ГОВ.

В зависимости от способности к ресоциализации я выделяю следующие категории лиц:

1.            Лица, принципиально неспособные к ресоциализации по причине особенных личностных нравственно-моральных установок. Таковые могут на протяжении всей сознательной жизни, независимо от вида и продолжительности наказания, быть носителем идеологии, противоречащей устойчивому развитию социальных институтов государства, а также имеют собственную деструктивную систему «ценностей» и склонность к её успешной трансляции населению. Часто лица указанной категории обладают выраженными лидерскими качествами. Наличие психических заболеваний у них может увеличивать их способность к манипулированию электоратом, в частности, студентами и преподавателями. В контексте широкого развития информационно-цифровой среды работа с данной категорией лиц, направленная на профилактику нарушения ими закона, совершения рецидивных преступлений, проблематична, требует неоднозначных и индивидуальных подходов, а также поиска и разработки новых методов взаимодействия.

2.            Лица, способные к ресоциализации. Это индивиды, склонные к критическому мышлению. Их можно выявлять с помощью специального тестирования. В вузах данная категория лиц может быть представлена студентами, техническим составом, реже – преподавателями. Полностью исключить совершение рассматриваемой категорией лиц рецидивных преступлений на «политической» почве не представляется возможным.

Также следует сказать о лицах, склонных к сознательному отказу от деструктивной деятельности против государства и сотрудничества с иностранными спецслужбами. Данные граждане часто имеют высокий уровень правовой культуры, но всё же могут попадать под негативное влияние окружения, особенно если таковое манипулирует ими посредством нейролингвистического программирования, гипноза, психотропных средства, шантажа. В составе данной категории граждан могут быть также лица, согласившиеся преступить закон из корыстных побуждений.

 

 

Г.Ю. Лесников (Москва, Россия)[34]

Ресоциализация осуждённых или социализация?

 

В своём докладе Надежда Александровна Крайнова рассматривает без сомнения актуальную тему. Так, на одной из недавних конференций, организованных благотворительными организациями, занимающимися оказанием помощи бывшим заключённым, проходившей в Общественной палате Российской Федерации, выступающие, рассказывая о своей важной деятельности, все как один констатировали отсутствие государственной системы ресоциализации и необходимость её создания. Сложившаяся ситуация наводит на определённые размышления.

1. Ресоциализация – одно из направлений уголовной политики. Отвечая на вопрос, который содержится в названии доклада «Уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых: быть или не быть?», можно ответить утвердительно: «Да, быть!». Однако, вряд ли следует говорить об отдельной уголовной политике в сфере… возможно – только о направлении (исходя из ситуации, сложившейся в пенитенциарной системе). Ведь как-то странно получается: уголовное наказание – дело государственное, как и должно быть, а нейтрализация последствий уголовного наказания – дело негосударственное?

Нам следует всё-таки решить, как общество (в нашем случае, постиндустриальное (информационное) будет поступать с человеком, совершившим преступление, с момента привлечения его к уголовной ответственности и до снятия и погашения судимости. Причём закрепить это нужно на концептуальном уровне! Пока что за счёт уменьшения количества лиц, находящихся в местах лишения свободы, там происходит значительное «утяжеление» категорий осуждённых. А это, безусловно, повлияет на содержание ресоциализации осуждённых.

2. Насколько сам термин «ресоциализация» может быть применим к осуждённым и лицам, отбывшим наказание? Была ли вообще социализация, если человек совершил преступление, посчитав возможным решить свои проблемы с помощью нарушения уголовного запрета? Может быть, проблема в том, что в государстве отсутствуют эффективные механизмы разрешения типичных социальных конфликтов, и такая ситуация, в конечном итоге, приводит к совершению людьми преступлений?  Тогда речь должна идти о социальной адаптации, которая «представляет собой комплекс мероприятий, направленных на оказание лицам, находящимся в трудной жизненной ситуации, содействия в реализации их конституционных прав и свобод, а также помощи в трудовом и бытовом устройстве»[35]. Ведь в ресоциализации нуждаются осуждённые, прошедшие через места лишения свободы, изоляцию, режим исполнения наказания, неформальные отношения, связанные с криминальной субкультурой и т.п. Получается, нужна процедура ресоциализации осуждённых, чтобы «приглушить» или нейтрализовать неизбежные негативные последствия исполнения наказания, в частности, лишения свободы. Что же это за система наказания, после которой, необходимо человека приводить в чувство, чтобы он мог жить в обычном обществе и не представлять опасности для окружающих? Ресоциализация как последствие нашего «исправления»? Как говорится: «Благими намерениями…».

3. Сложно согласиться с позицией докладчика, что «ресоциализация – это цель (функция) наказания, то состояние, которое желательно достичь в результате исполнения наказания». Не соответствует сущности «ресоциализации», на наш взгляд, и её понимание как формы профилактического воздействия, нашедшее своё отражение в Федеральном законе «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации»[36]: «Ресоциализация представляет собой комплекс мер социально-экономического, педагогического, правового характера, осуществляемых субъектами профилактики правонарушений в соответствии с их компетенцией и лицами, участвующими в профилактике правонарушений, в целях реинтеграции в общество лиц, отбывших уголовное наказание в виде лишения свободы и (или) подвергшихся иным мерам уголовно-правового характера» (ст. 25). Чтобы ресоциализация была такой, как указано в процитированной статье, она должна стать государственной системой. Поэтому считаю справедливым мнение Н.А. Крайновой, полагающей, что в процессе ресоциализации «осуждённый/бывший осуждённый под воздействием комплекса мер (или средств ресоциализации) достигает состояния приспособления к жизни в социуме, что в конечном итоге и составляет суть ресоциализации». По крайней мере, должен достичь.

4. Интересна идея автора о возможном распространении понятия ресоциализации «не только на осуждённых, но и на потерпевших от преступления, пострадавших от применения мер безопасности». Действительно указанный пласт проблем пока ещё недостаточно изучен. Следует согласиться с мнением докладчика, что «ресоциализация имеет более широкое применение, может и должна рассматриваться применительно к потерпевшим, права и интересы которых затрагиваются в результате совершения преступления». Это, конечно, отдельная проблема – о потерпевшем в уголовном праве и уголовном процессе – так до сих пор и не нашедшая своего адекватного решения.

5. Обоснованным представляется тезис автора о рассмотрении ресоциализации осуждённых с позиций обеспечения безопасности общества. Именно через эту призму следует рассматривать ресоциализацию в современном обществе, если государство идёт по пути снижения уровня агрессии, экономии уголовной репрессии, а также её большей обоснованности в уголовном правоприменении.

В заключение отмечу: доклад Надежды Александровны представляет собой интересную научную работу, имеющую конкретные авторские ответы на проблемные вопросы ресоциализации осуждённых. Докладчик аргументированно представляет свою позицию, учитывающую современную правовую ситуацию, предлагая возможные варианты решений имеющихся проблем.

 

 

С.Ф. Милюков (Санкт-Петербург, Россия)[37]

В ресоциализации нуждаются не только преступники

 

Доклад Надежды Александровны Крайновой посвящён важной в практическом отношении теме. Отрадно, что она не ограничивается суждениями относительно исправления осуждённых и облегчения процесса их возвращения в социум, а настаивает на принятии реабилитационных мер и в отношении потерпевших[38]. Этот аспект ресоциализации изучен явно недостаточно.

Презюмируется, что на страже интересов жертв преступлений стоит государство с его силовым аппаратом и мощными финансово-экономическими ресурсами. Однако в реальности сотрудники правоохранительных органов весьма прохладно относятся к потерпевшим, особенно от неочевидных, трудно раскрываемых преступлений (кражи, мошенничества, поджоги, изнасилования и др.). Большие сложности возникают у жертв посягательств, когда в качестве подозреваемых (обвиняемых, подсудимых) оказываются влиятельные лица (высокопоставленные чиновники, толстосумы, авторитетные профессиональные и организованные преступники, их дети и другие родственники, приближенная челядь). На стороне таковых лиц выступают высококвалифицированные адвокаты, коррумпированные следователи, прокуроры и судьи.

Плохо защищены интересы потерпевших и в процессе отбывания осуждёнными наказания. Нами уже вносились предложения об установлении общественного контроля за деятельностью администрации исправительного учреждения (ИУ) и поведения осуждённых в целях устранения имеющихся поблажек опасным преступникам и необоснованного их досрочного освобождения[39], тем более под предлогом предотвращения их заражения COVID-19[40]. Важна в этой связи позиция Надежды Александровны о существующей зарубежной практике: «безосновательное освобождение осуждённых (под прикрытием заботы об их здоровье) мы наблюдаем в некоторых западных странах, что в конечном итоге ставит под угрозу здоровье осуждённых и всего общества».

Как и всегда, оригинальные идеи озвучивает Х.Д. Аликперов. Мы поддерживаем, в частности, его предложения по приобщению кандидатов к условно-досрочному освобождению (УДО) к русской классической литературе и производительному физическому труду: «На законодательном уровне задача видится в изменении правил применения УДО от наказания с тем, чтобы кандидат к УДО при рассмотрении его дела членами комиссии показал свои знания того или иного художественного произведения, изложил морально-нравственный доминант, к примеру, в романах Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание», «Братья Карамазовы»), Л.Н. Толстого («Воскресение», «Крейцерова соната») и других выдающихся авторов, наполнивших сокровищницу русской литературы трудами, освещающими проблемы преступления и наказания. Вдумчивое чтение заключёнными подобной литературы – серьёзный шаг к ресоциализации»[41].

Д.А. Шестаков различает преступную политику и политику, направленную на противодействие преступности. «В рамках политики противодействия существуют её направления: – уголовно-правовое, разветвляющееся на разделы (потоки): 1) материальный, 2) процессуальный, 3) пенитенциарный; – криминологическое, включающее в себя разделы: 1) надзор («социальный контроль»), 2) социальная поддержка, в том числе, разрешение конфликтов. Уголовная политика в подлинном смысле слова – «преступная» – также упоминается в криминологических трудах, например, в связи с гитлеровским или ленинским государственным террором»[42].

Вместе с тем, красный террор был отнюдь не порождением паранойи советских вождей, а реакцией СССР и его карательных органов на попытки многочисленных внешних и внутренних врагов уничтожить Союз, как таковой, создав на его обширных просторах целый сонм марионеточных квазигосударств (подобно ныне «независимым» Украине, Молдове, Грузии, странам Прибалтики и др.). Наличие такой антигосударственной деятельности мы ясно видим в современной Белоруссии.

Приведём конкретное доказательство террористической деятельности контрреволюционных элементов в 1920-е годы. Около 10 часов вечера 7 июня 1927 г. неизвестный бросил в одну из комнат бывшего дома генерал-полицмейстера Чичерина у Народного (Зелёного) моста на углу проспекта 25-го Октября (Невского) и набережной Мойки две бомбы весом до 4 кг каждая. Взрывом одной из них было ранено 13 слушателей (пять из них – тяжело) кружка исторического материализма. Тем не менее, другие марксисты стали преследовать нападавших, которые отстреливаясь, ранили ещё одного кружковца в живот. Отступая, террористы бросили портфель с бомбой и обронили макинтош с вырванной меткой. Обе вещи оказались английского происхождения.

В тот же день в Варшаве был убит полпред СССР в Польской Республике Пётр Войков, а на перегоне Ждановичи–Минск в результате железнодорожной катастрофы погиб заместитель полномочного представителя ОГПУ по Белорусскому военному округу Иосиф Опанский.

Вскоре красноармейцы Сестрорецкого погранотряда попытались задержать трёх вооружённых людей, которые, убив служебную собаку, прорвались на территорию Финляндии. По агентурным сведениям, это были бомбист Виктор Ларионов и его сообщники. Ещё через две недели, при попытке пересечь советско-латвийскую границу были задержаны трое, а спустя два месяца под Петрозаводском ещё двое террористов. «При них нашли взрывчатые вещества, две бомбы большой разрушительной силы, гранаты, яды и др.» – сообщала «Ленинградская правда».

Приговором Военной коллегии Верховного Суда четыре изобличённых преступника были приговорены к расстрелу, а «немец, сын земского начальника» А. фон Адеркас к 10 годам лишения свободы «со строгой изоляцией». Что касается В. Ларионова, руководившего нападением на дискуссионный клуб, то он обосновался во Франции, создал и возглавил там молодёжную организацию «Белая идея» и воспитывал «белых бойцов нового поколения». В 1941 году, во время оккупации нацистами Смоленска, работал в этом городе корреспондентом эмигрантской газеты «Новое слово», позднее состоял в рядах РОА. После войны жил в Мюнхене, где и почил в 1988 г., перешагнув порог 90-летия[43].

Описанное можно было бы отнести к «преданьям старины глубокой», если бы не заявление директора ФСБ А. Бортникова, сделанное в декабре 2020 г.: в истекающем году предотвращён 41 теракт, при этом 49 бандитов (в т.ч. 8 главарей) были уничтожены[44]. Думается, что таких, не поддающихся ресоциализации преступников, нужно не расстреливать на месте[45], а по возможности предавать публичному суду. Но для этого придётся разблокировать смертную казнь[46].

 

 

П.В. Тепляшин (Красноярск, Россия)[47]

 

Обращение Надежды Александровны Крайновой к проблемам ресоциализации лиц, отбывших уголовное наказание в виде лишения свободы, является своевременным и обоснованным. Рассмотрение данных проблем с преступностиведческих позиций абсолютно оправдано, поскольку от успеха ресоциализации лиц, освобождённых из мест лишения свободы, во многом зависит эффективность профилактики повторных преступлений. При этом исследование ресоциализации предполагает обращение не только к его «механистической» стороне, но и особенностям личности осуждённого, детерминантам преступного поведения и даже, в какой-то степени, виктимологическим аспектам.

Ресоциализция осуждённых неотделима от понимания пенологической составляющей наказательного воздействия. Для успешной ресоциализации требуется задействовать методы прогнозировния индивидуального преступного поведения, мониторинговые исследования социальной среды, в которой оказывается лицо после освобождения из исправительного учреждения. Эти и иные аспекты обуславливают целесообразность разработки концептуальных установок в области реализации комплексного института ресоциализации осуждённых и его последующего законодательного оформления.

Указанные обстоятельства демонстрируют актуальность изучения уголовной политики в сфере ресоциализации осуждённых, показывают важность проблем, к исследованию и решению которых приступила Н.А. Крайнова. При обшей положительной оценке, значительной практической ценности и научной перспективности выполненного ею исследования всё же можно отметить ряд моментов, показывающих авангардные направления изучения поставленной проблемы, имеющиеся резервы для её дальнейшей проработки.

Так, докладчик указывает на то, что ресоциализацию можно рассматривать как «цель (функцию) наказания, то состояние, которое желательно достичь в результате исполнения наказания»[48]. Фигурирование категории «цель», то есть предвосхищяемого результата применения уголовного наказания несколько нивелирует значимость рассматриваемого института, поскольку недостижение успехов в ресоциализации осуждённых может быть оправдано именно тем, что она выступала целью, а не конкретным результатом. Более того, когда говорится, что ресоциализация – это цель либо функция наказания, то тем самым занижается значимость анализируемого института, исключается его организационно-правовая самодостаточность. Ведь ни в коем случае нельзя отрицать методологически выверенное наследие Михаила Давидовича Шаргородского, Николая Александровича Беляева, Алексея Емельяновича Наташева и других известных советских и российских учёных, которые ресоциализацию не относили к функциям или целям уголовного наказания. И здесь можно столкнуться с серьёзным препятствием в виде необходимости преодоления устоявшихся доктринальных идей.

Достаточно жизнеспособной видится идея Надежды Александровны о распространении действия ресоциализации на потерпевших от преступления, пострадавших от применения мер безопасности. Однако не совсем ясно, о каких мерах безопасности идёт речь. Первое, что приходит на ум – это меры уголовно-процессуальной защиты потерпевших. Видимо, нам надо смотреть Федеральный закон «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства»[49], но в нём мы находим не только категорию «меры безопасности», но и категорию «меры социальной поддержки».

Кстати, существует ст. 317.9 УПК РФ, предусматривающая меры безопасности, применяемые в отношении подозреваемого или обвиняемого, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве. Юридическая природа таких мер безопасности, а также механизм их нарушения, который во многом носит коррупционный характер, не позволяют ставить на одну полку и ресоциализацию осуждённых, и ресоциализацию потерпевших. Это разнопорядковые процедуры. Причём среди потерпевших можно выделить две достаточно автономные группы – потерпевшие от преступления и потерпевшие от дефектов уголовно-процессуального воздействия, в частности от применения процессуальных мер безопасности. Причины, приводящие к необходимости ресоциализации осуждённых и потерпевших, соответствующие меры, объект воздействия носят абсолютно отличный друг от друга характер. Таким образом, на вопрос «Уместен ли термин «ресоциализация» применительно к потерпевшим?» ещё предстоит ответить исследователем, но, по моему мнению, рассматривать совместно ресоциализацию осуждённых и потерпевших нельзя.

Докладчик полагает, что меры безопасности могут «применяться самостоятельно и не сопровождаться ресоциализирующим воздействием, но в этом случае можно говорить о многократном снижении эффективности данных мер». В связи со сказанным нельзя не привести позицию Н.В. Щедрина, согласно которой системообразующей категорией противодействия преступности выступает антикриминальная безопасность – «необходимое для устойчивого развития состояние социальной системы, при котором уровень опасных посягательств на системообразующие социальные конструкции находится ниже порога, за которым начинается распад или трансформация одной социальной системы в другую. Одновременно антикриминальная безопасность – это цель системы противодействия преступности»[50].

Теория мер безопасности способна достаточно гармонично способствовать формированию научно-теоретической платформы института ресоциализации осуждённых. Такой подход к практическому высвечиванию мер реагирования на повторные правонарушения не только научно репрезентативен, но и является авангардом теоретического осмысления лакун и перспектив предупреждения соответствующих видов преступлений.

Согласно обозначенному подходу система мер ресоциализации может включать следующие меры: 1) ответственности; 2) безопасности (защиты); 3) восстановления (компенсации); 4) поощрительно-стимулирующие. Не навязывая такой взгляд на формирование полноценного механизма ресоцализации осуждённых, всё же хочется надеяться на то, что Надежда Александровна рассмотрит и такую «версию» теоретического оформления исследуемого института.

 

 

С.У. Дикаев (Санкт-Петербург, Россия)[51], М.С. Дикаева (Санкт-Петербург, Россия)[52]

Социальная адаптация лиц, отбывших наказание, как составная часть уголовной политики и как условие предупреждения рецидивных преступлений

 

Проблема социальной адаптации лиц, освободившихся из мест лишения свободы, однажды уже была предметом обсуждения в стенах Санкт-Петербургского международного криминологического клуба: в 2002 г. (26–28 мая) этой теме была посвящена международная научно-практическая конференция «Кризис наказания и проблемы ресоциализации», материалы которой опубликованы в журнале Клуба[53]. Докладчики рассматривали социальную адаптацию как часть уголовной политики государства и непременное условие предупреждения рецидива преступлений.

Уголовная политика государства не имеет очерченных границ, в рамках которых можно было бы рассуждать о её эффективности. Ошибкой будет считать, что осуждением, назначением наказания и его отбытием достигаются условные пределы действия уголовной политики, а дальше, особенно после снятия судимости, лицо, отбывшее наказание, выбывает из-под его действия. Полагаем, что уголовная политика охватывает собой всё население и распространяет действие на каждого человека (с момента его рождения и до кончины).

В некоторых случаях действие уголовной политики распространяется и на не родившихся (беременным женщинам не назначаются некоторые виды наказаний, состояние беременности является, в одних случаях, обстоятельством, смягчающим, в других – отягчающим наказание и др.). Уход человека в мир иной не приводит к исключению субъекта из-под воздействия уголовной политики, так как последняя направлена и на обеспечение покоя усопшему: защищая от возможных надругательств над его телом или местом захоронения (статьи 243.4, 244 УК РФ).

Хотя в ч. 6 ст. 86 УК РФ сказано, что снятие или погашение судимости аннулирует все правовые последствия, связанные с судимостью (что в реальности не так), на этом воздействие уголовной политики на лицо, отбывшее наказание, не заканчивается. Просто данный человек возвращается в круг лиц, где уголовная политика распространяется на него как на всех остальных граждан, не имеющих судимость. Соответственно, мы можем рассуждать об уровнях воздействия уголовной политики на граждан, отталкиваясь от наивысшей её точки.

В наибольшей степени лицо оказывается под воздействием уголовной политики государства в период, начинающийся с момента возбуждения против него уголовного дела, и заканчивающийся погашением или снятием судимости. Близость или отдалённость от этого уровня определяет силу влияния (или степень воздействия) уголовной политики на субъекта общественных отношений. Исходя из этого критерия, можно выделить ряд пограничных состояний, когда уголовная политика начинает «давить» на личность непосредственно (после возбуждения уголовного дела, в период предварительного следствия, назначения и исполнения наказания). Потом, после отбытия части наказания, уголовная политика предусматривает определённые послабления (предоставление льгот в виде УДО, замены неотбытой части наказания более мягким видом), а после освобождения от наказания выражается в установлении или неустановлении административного надзора, сроках погашения судимости.

В итоге уголовная политика, жёстко реагируя на факты совершения преступлений, а после освобождения лица от наказания удерживая его под контролем в период срока административного надзора или срока погашения судимости, не содержит правового механизма, направленного на возвращение человека, отбывшего наказание, в социальную среду.

Возможно, что лица, отбывшие наказания, не связанные с лишением свободы, или лица, которые отбыли короткие сроки лишения свободы, не нуждаются в специальных мерах по приобщению их к условиям жизни на свободе (адаптации), так как они не утратили или утратили в незначительной степени навыки социального общежития. Однако те лица, которые отбыли длительные сроки лишения свободы (три года и более), нуждаются в помощи, особенно в первое время после освобождения. Их возвращение в социальную среду после длительной изоляции сравнимо с положением человека, которого долго держали на необитаемом острове, где он выживал, орудуя подручными материалами, а потом «окунули» в высокотехнологичное общество: с многократно ускорившимся темпом жизни и серьёзно изменившимся законодательством.

Как показывают специальные исследования, только на осмысление ориентиров социально приемлемого поведения и выработку собственной тактики подчинения требованиям норм социального общежития в некоторых случаях субъекту требуется время продолжительностью около шести месяцев. Следующие полтора-два года он, осознанно приняв «правила игры», приучает себя соблюдать их, поступаться собственными интересами, если они не соответствуют интересам социальной среды[54]. Следовательно, лица, надолго изъятые из социальной среды, вернувшись в неё, оказываются практически неспособными к самостоятельной жизни. В условиях скоротечности времени, в нашем быстро меняющемся мире даже люди, находящиеся на высоких социальных позициях, далеко не всегда способны придерживаться логики и выдерживать сумасшедший темп жизни.

Что же можно сказать о людях, у которых за период отбывания наказания сформировался мировоззренческий консерватизм, которые не имеют способности ориентироваться в информационных потоках? О людях, для которых мобильный телефон, интернет, банковская карта и прочие атрибуты современного человека оказываются диковинками, которыми они совершенно не могут пользоваться. Длительная изоляция априори сопряжена с ментальными нарушениями, усугубляющимися и в полной мере проявляющимися в первые месяцы и годы после отбытия лишения свободы. Поэтому считаем, что адаптация к условиям жизни на свободе для отбывших длительные сроки лишения свободы является необходимым условием предупреждения рецидива преступлений с их стороны.

В научной литературе давно обосновывалась необходимость принятия специального Федерального закона «О социальной адаптации лиц, отбывших длительные сроки лишения свободы». Однако пока Государственная Дума РФ не торопится с его принятием, а вопросы социальной адаптации решаются на основании Приказа Минюста России от 13.01.2006 № 2[55].

Надо заметить, что отдельные субъекты РФ компенсировали нерасторопность федерального законодателя. Первым среди таковых стала Республика Башкортостан, принявшая в 1997 г. Закон «О социальной адаптации лиц, освобождаемых и освобождённых из учреждений, исполняющих уголовные наказания»[56]. В первый же год его действия количество лиц, не получивших помощи в трудовом и бытовом устройстве, сократилось в Республике с 31 % до 6 %. (В феврале 2009 г. данный закон утратил силу в связи с принятием новой его редакций[57]).

Также действует и Закон Республики Башкортостан «О профилактике правонарушений в Республике Башкортостан»[58]. Вопросы социальной адаптации лиц, отбывших наказание, регулирует именно он. Так в его ст. 10 «Социальная адаптация» определено, что она (социальная адаптация) достигается с помощью системы правовых, социально-экономических, психолого-педагогических, организационных и иных мер, направленных на реализацию конституционных прав и свобод, оказание содействия в трудовом и бытовом устройстве. Расширен круг лиц, в отношении которых применяются меры социальной адаптации: 1) безнадзорные и беспризорные несовершеннолетние; 2) граждане, отбывшие уголовное наказание; 3) лица, состоящие на учёте за бродяжничество или попрошайничество; 4) несовершеннолетние, подвергнутые принудительным мерам воспитательного воздействия; 5) другие категории граждан, утративших социально-общественные связи.

Проекты аналогичных законов были разработаны в Тюменской (2011 г.) и Омской (2014 г.) областях, а также в некоторых других субъектах РФ. Однако пока они не приняты.

 

 

В.С. Харламов (Санкт-Петербург, Россия)[59]

Механизм ресоциализации осуждённых как основа формирования системы ресоциализации

 

В каждом государстве характер противодействия криминальному рецидиву оценивается, в том числе, степенью эффективности функционирующей системы ресоциализации осуждённых. Следует отдать должное научной смелости Надежды Александровны Крайновой, проводящей глубокое исследование феномена ресоциализации с позиции безопасности общества.

Правоприменительный аспект указанного феномена непосредственно связан с механизмом ресоциализации осуждённых. Представляется, что разработку такого механизма следует отнести к значимым задачам криминологической науки. Для его теоретического обоснования целесообразно:

1)            проанализировать эффективность существующей нормативно-правовой базы, а также отечественную и зарубежную правоприменительную практику в сфере ресоциализации осуждённых;

2)            сформировать необходимый законодательный и иной инструментарий;

3)            с учётом уровневого подхода (общесоциальный, микросреда, индивидуальный) рассмотреть все компоненты механизма ресоциализации (объекты, субъекты и т.д.) в их взаимодействии.

Со своей стороны, пожелаю Надежде Александровне удачи в проводимом ею научном исследовании.

 

 

Л.Б. Смирнов (Санкт-Петербург, Россия)[60]

 

Проблема ресоциализации осуждённых имеет не только научный, но и практический интерес. Для меня, бывшего работника пенитенциарной системы, много лет посвятившего воспитательной работе осуждённых, она особенно важна.

Вопросы целей наказания и реализации их на практике являются предметом постоянного интереса пенитенциарной науки. Написано большое число работ разного уровня по тематике исправления осуждённого, воспитательного воздействия на него, социализации, адаптации, ресоциализации лиц, отбывших наказание в виде лишения свободы.

Для подтверждения своих теоретических выводов и предложений учёным необходимо проводить исследования в местах лишения свободы. Однако возможности для таковых крайне ограничены. Ведомственные исследования чаще, нежели неведомственные, опираются на эмпирические данные, полученные из мест лишения свободы. Тем не менее эти изыскания имеют существенные минусы, т.к. науку в пенитенциарном ведомстве зажимают консервативностью, догматичностью и субординацией, ориентируют в большей степени на практическую реализацию.

Мне всегда было интересно узнать, как на эту проблему смотрят учёные-непенитенциаристы, люди со стороны, не связанные с пенитенциарной практикой, кругозор и мышление которых не ограничены ведомственными барьерами.

Термин «ресоциализация» встречается в различных документах, в т.ч. ведомственных. Он получил распространение в науке в конце 1980-х – начале 1990-х годов. При этом многие фактически отождествляли термины «исправление» и «ресоциализация», особенно не вдаваясь в их суть и различия.

В 2003 г. мной было предложено следующее определение ресоциализации осуждённых – это формирование и восстановление утраченных социально полезных качеств и практических навыков человеческого общежития[61]. Отдельными учёными был высказан близкий подход к пониманию сущности и содержания ресоциализации осуждённых, как процесса выработки социально приемлемых форм жизнедеятельности человека для последующей его адаптации к жизни на свободе.

Представляет научный интерес идея Н.А. Крайновой о широком понимании ресоциализации: «ресоциализация – это процесс восстановления индивида в качестве социализированного члена общества, осуществляемый на основе применения к лицу, совершившему преступление и осуждённому за него и/или потерпевшему от преступления, мер безопасности, комплекса правовых, организационных, психолого-педагогических, воспитательных и иных мер воздействия с целью недопущения совершения противоправных деяний и/или восстановления социально-положительного статуса»[62]. Напомню, в своё время я предложил дополнить цели уголовно-исполнительного законодательства (ч. 1 ст. 1 УИК РФ) такой, как ресоциализация осуждённых.

Ресоциализация и исправление осуждённых предполагают их адаптацию (в качестве её составных частей). В связи с этим в пенитенциарной науке в 1990-е годы развивалась идея о создании центров социальной адаптации для лиц, освободившихся из мест лишения свободы. (Хочется отметить, что Н.А. Крайнова нашла новый подход для решения этой задачи). Однако их создание требует предварительной основательной проработки данного вопроса, особенно с учётом существующих экономических возможностей государства.

В заключение отмечу: идеи и предложения Н.А. Крайновой стоит приветствовать. Они будут способствовать развитию пенитенциарной науки.

 

 

А.В. Петровский (Краснодар, Россия)[63]

Ресоциализация осуждённых в российской криминологической политике

 

Научная дискуссия о проблемах российской уголовной политики в сфере ресоциализации осуждённых, состоявшаяся в Клубе благодаря докладу Н.А. Крайновой, представляется актуальной и своевременной[64]. Первоначально указанный институт нашёл своё отражение в главе 22 Уголовно-исполнительного кодекса РФ. Однако в правоохранительной практике ресоциализация осуждённых видна только в виде деклараций и имитаций таковой деятельности.

Надо признать, работа администраций исправительных учреждений по содействию освобождаемым лицам в трудовом и бытовом устройстве в целом признаётся неудовлетворительной[65]. Подтверждением этого являются и данные статистики: среди выявленных преступников доля тех, кто ранее уже совершал преступления, составляла в 2016 г. 53,9 %, в 2017 г. – 55,9 %, в 2018 г. – 56,4 %, в 2019 г. – 57,0 %[66]!

Федеральный закон «Об основах системы профилактики правонарушений в РФ»[67] нормативно закрепил только право на существование такой профилактической формы (меры), создав понятийную неразбериху отделением социальной реабилитации от ресоциализации. Необходимого нормативно-правового акта, очертившего круг субъектов, определившего индивидуальные критерии лиц, в отношении которых должна проводиться ресоциализация, финансовые гарантии, права и обязанности участников этого профилактического процесса Правительство РФ до настоящего времени не приняло.

Свидетельством наличия сложностей в реализации профилактического института ресоциализации является отражение в исследованиях по данной тематике необходимости издания отдельного закона, регулирующего социальную помощь (поддержку) лицам, освободившимся из мест лишения свободы[68].

Так быть или не быть институту ресоциализации осуждённых в России? Формально он существует, как и право на бесплатную медицинскую помощь или на благоприятную окружающую среду. Однако бытие не означает его практическую применимость и тем более эффективность. Поэтому, как правильно отметила Н.А. Крайнова, всё будет зависеть от государственной политики (желания правящего класса), но только криминологической (превентивной).

Использование механизмов ресоциализации для профилактики рецидива преступлений детально изучалось зарубежными криминологами. В результате сформировались две противоположные группы учёных. Первые считают, что никакие меры не работают, в целом они бесполезны (!). Вторые, опираясь на результаты исследований, утверждают, что правильная сепарация осуждённых, вычленение из общей массы деликвентов, желающих встать на путь исправления, позволяют эффективно использовать институт ресоциализации[69].

Алгоритм программ ресоциализации при кажущейся простоте совмещает в себе принуждение, воспитание и поощрение, реализующиеся в следующих мероприятиях: 1) полицейском наблюдении; 2) контроле со стороны работодателя (поручителя, опекуна); 3) наказании за нарушение условий; 4) обучении; 5) помощи в развитии профессиональных навыков; 6) поощрении за успехи в учёбе, трудовой деятельности; 7) предоставлении бесплатных услуг и помощи.

К сожалению, в деле ресоциализации бывших осуждённых мы не можем использовать положительный зарубежный опыт по причине имеющихся различий в социально-экономических условиях жизни обществ и деятельности правоохранительных органов. В связи с этим мне представляется, что программы ресоциализации могут быть эффективны только в государствах с развитой экономикой, имеющих ресурсы и соответствующих специалистов.

Для того, чтобы уменьшить преобладающий теоретический компонент в научных дискуссиях по вопросам ресоциализации, необходимо провести обстоятельные межрегиональные криминологические исследования. Их целью должно стать получение следующей информации:

1) о корреляции между принятыми превентивными мерами и социальной опасностью осуждённых;

2) о том, как изменились показатели отдельных преступлений в регионе до и после применения программ ресоциализации (на примерах контрольных групп);

3) о сравнении двух схожих контрольных групп (в первой программы ресоциализации применялись, во второй нет);

4) о сравнении нескольких контрольных групп, в отношении которых применялись и не применялись программы ресоциализации (с учётом определённых социальных факторов, например, сельская местность, городская среда).

Современная российская криминологическая (превентивная) политика направлена сугубо на принуждение и ограничение. Субъекты профилактики не умеют поощрять и поддерживать лиц, нарушивших закон. Поэтому условием существования института ресоциализации осуждённых является готовность государственной власти внести изменения в большое число законов и нормативно-правовых актов. Для этого необходима государственная воля, потому что в наше время никто не будет бесплатно, не получая никаких преференций и бонусов, оказывать правовую помощь, принимать на работу, обеспечивать местами для ночлега бывших осуждённых.

Посмотрите на официальную статистику МВД. Среди лиц, совершивших преступления, доля тех, кто не имеет постоянного источника дохода, составляет в среднем 63 %[70]! Нам впору подумать о программах социальной помощи гражданам, ещё не совершившим преступление, но уже находящимся в трудной жизненной ситуации. Вся нагрузка по оказанию мер социально-экономического, педагогического, правового характера ляжет на органы местного самоуправления, но такая статья расходов в бюджетах муниципальных образований отсутствует. У некоторых муниципалитетов нет денег даже на насущные расходы, не говоря уже о помощи бывшим преступникам.

Кроме того, возложение обязанностей по трудоустройству бывших осуждённых на администрации городов и посёлков не имеет перспективы. Реализация потенциала муниципальных служб занятости также маловероятна (по причине отсутствия трудового стажа или информации о последнем месте работы, а также указания в законе, что безработными могут быть признаны осуждённые к лишению свободы)[71]. Указанные проблемы позволяют сделать следующий вывод: ресоциализация бывших осуждённых остаётся лишь темой сугубо научных дискуссий, объектом которых является конструирование теоретических дефиниций либо возможных изменений законодательства, однако практической реализации ресоциализационных мер нет, а нормативное закрепление будет носить декларативный характер.

Пока утилитаристы и ретрибутивисты выясняют сущностное наполнение понятия «наказание», следует начать разговор о самом важном элементе системы уголовного судопроизводства – преступнике. Рассуждая о нём, мы рассматриваем его через призмы социальной опасности личности, процесса индивидуализации наказания, эффективности уголовной ответственности, результативности системы исполнения наказания.

Реализуя идею безадресного устрашения и сдерживания посредством лишения свободы, забываем о том, что лица, преступившие закон, когда-то выйдут на свободу, вернутся в наши города и посёлки, где их ожидают долги по оплате жилищно-коммунальных услуг (из-за которых квартиры отключены от коммуникаций), недостаток понимания и доверия со стороны общества, отсутствие работы. А в условиях изоляции человеческая психика претерпевает существенные изменения. Российские пенитенциарные учреждения, в силу их особенностей и специфики, формируют у индивида преимущественно индивидуально-защитные навыки, заставляя его забыть о своих планах социально-экономического характера на будущее. Всё это оставляет мало вариантов для лица, ранее совершившего преступление, на законопослушное продолжение жизни, способствует его возвращению в среду, которая ему понятна и относительно комфортна – исправительное учреждение. Только там он будет накормлен, получит чистое бельё и будет чем-то занят…

 

 

М.Н. Сипягина (Гатчина, Россия)[72]

Ресоциализация осуждённых: практический взгляд

 

Являясь действующим сотрудником уголовно-исполнительной системы, ежедневно контактируя с лицами, осуждёнными к лишению свободы, причём осуждёнными неоднократно, не могла не откликнуться на доклад Н.А. Крайновой «Уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых: быть или не быть?».

Вопросы, поднимаемые Надеждой Александровной, в настоящее время являются крайне актуальными, заслуживают внимания как со стороны учёных, так и со стороны государственных органов, определяющих уголовно-исполнительную политику и ответственных за её реализацию.

Согласна с докладчиком в том, что «ресоциализацию осуждённых следует рассматривать не только сквозь призму гуманизации уголовного, уголовно-исполнительного законодательства и правоприменительной практики, но и с позиций обеспечения безопасности общества»[73]. По моему мнению, ресоциализация осуждённых не должна восприниматься населением как неоправданная гуманность к лицам, совершившим преступления. Ресоциализация – это, прежде всего, вклад государства в оздоровление всего общества, обеспечивающий безопасность законопослушных граждан, защиту от лиц, потенциально опасных и склонных к преступной деятельности.

Кроме того, ресоциализация осуждённых – это деятельность, направленная на устранение (уменьшение) последствий от исполнения наказания в виде лишения свободы. Подразумевается, что положительный эффект от этого вида наказания, то есть исправление осуждённых, преобладает над негативными последствиями, наступающими после осуждения. Однако эффективность уголовного наказания в виде лишения свободы, выражающаяся в исправлении осуждённых, весьма сомнительна. Тем не менее, на сегодняшний день российская уголовно-исполнительная система едва ли способна предложить альтернативный лишению свободы вид наказания, который можно было бы применять в отношении лиц, подлежащих изоляции от общества. В связи с этим не могу согласиться с докладчиком в том, что ресоциализация осуждённых – это «цель (функция) наказания, то состояние, которое желательно достичь в результате исполнения наказания». Скорее это заключительный этап наказания.

Поддерживаю позицию Надежды Александровны: «обществу необходима уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых. Ключевая роль в её формировании и реализации должна принадлежать государству». Однако, на мой взгляд, осуществляться она должна в рамках исправительного воздействия в период отбывания наказания, а не в Центрах ресоциализации, как это предлагает докладчик. Для создания таковых потребуется дополнительное бюджетное финансирование. На территории исправительного учреждения осуществлять мероприятия по ресоциализации намного проще и эффективнее.

В заключение отмечу: ресоциализация осуждённых – это не панацея от рецидива преступлений, так как многие лица возвращаются к преступной деятельности, не имея на то социальных предпосылок. Многие попросту отвергают социальные блага: жильё, работу, семью. Крайне часто причиной повторного совершения преступлений становится зависимость человека от алкоголя или наркотиков. Эта зависимость является фактором не только рецидива преступлений в сфере незаконного оборота наркотических средств, но также и иных: краж, грабежей и др. Нам необходим комплексный подход к оздоровлению общества.

 

 

Г.Н. Горшенков (Нижний Новгород, Россия)[74]

Идея, вброшенная в «игру криминологической мысли»

 

Сейчас не могу вспомнить, кто первым из правоведческих умов конца XVIII – начала XIX употребил выражение «игра криминологической мысли». Такая «игра» происходит в нашем криминологическом мышлении постоянно, периодически ослабевая либо усиливаясь.

На этот раз мою мысленную активность пробудила идея об «уголовной политике в сфере ресоциализации», вброшенная Надеждой Александровной Крайновой, представившей в Клубе свой доклад «Уголовная политика в сфере ресоциализации осуждённых: быть или не быть?».

Надежда Александровна высказывается, в том числе, за расширение сферы реализации форм профилактического воздействия, определённых в ст. 25 Федерального закона «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации»[75]. Ныне эти формы работы осуществляются только в отношении лиц, отбывших уголовное наказание в виде лишения свободы и (или) подвергшихся иным мерам уголовно-правового характера. В то время, как лица, отбывающие уголовное наказание, требуют даже большего профилактического внимания. Можно было бы уточнить: «со стороны государства», т.к. в отличие от государства, общество проявляет в этом посильное (основанное на энтузиазме) участие, например, в виде зародившегося четверть века назад в России волонтёрского движения. Сегодня оно оформилось юридически – создана автономная некоммерческая организация «Центр антикриминального просвещения и социальной реабилитации правонарушителей "Криминон"» («криминон» или «беспреступность» от лат. «crimen» – преступление, обвинение, преступник… + «non» – не).

Надо сказать, что в подобных волонтёрских проектах в России заняты около 15 миллионов «великодушных, бескорыстных» граждан, которые «откликаются на беду ближнего». Слова взяты в кавычки, поскольку они принадлежат Президенту РФ В.В. Путину. 5 декабря 2020 г. он провёл в режиме видеоконференции встречу с волонтёрами и финалистами конкурса «Доброволец России – 2020», адресовав их тем самым миллионам граждан. Кстати, В.В. Путин на этой встрече заявил: «Хочу подчеркнуть: мы очень ценим вашу работу и будем создавать условия для вашего труда» (акцентирую на этом заверении внимание – Г.Г.)[76].

Вот тут, в свою очередь, тоже хочется «вбросить» идею – законодательного закрепления этого президентского заверения. Только на её реализацию традиционно не будет хватать денег, поэтому, как говорится, надо держаться…

Несколько слов о терминологии. В ней «переплетаются» значения родственных категорий, т.е. объединённых гуманистическим подходом к профилактической работе с лицами, социально-психологические особенности которых выступают факторами риска совершения преступления.

Социальная ресоциализация предполагает восстановление лиц, ранее осуждённых, в их дееспособности и статусе, т.е. их возрождение в качестве субъектов социума, в частности изменение отношения к ним общества на всех уровнях – от чиновников до семьи[77]. Как видим, сущность ресоциализации заключается в восстановлении у лица прерванных ранее связей или укреплении старых, изменении отношения к бывшим осуждённым на всех социальных уровнях (от государственных институтов до семьи). А это, конечно, возможно только в здоровой социальной среде.

Сегодня систему исправительных учреждений России никак нельзя назвать «здоровой социальной средой». По мнению экс-главы Минюста РФ А.В. Коновалова, «идея о перевоспитании коллективом, которая лежит в основе существования сегодняшних исправительно-трудовых колоний, глубоко порочна. Загонять [людей] в отряды, заставлять их ходить строем, петь патриотические песни и отжиматься, крича „Мы любим ФСИН и мы любим МВД“ – это продолжение их уродования, а не исправления»[78].

Это сегодня, а мы должны думать о будущем, из которого необходимо черпать свежие мысли, но, заботясь при этом об очищении настоящего от всего, что детерминирует «уродование» личности. «Уродование» же начинается, как отмечал автор программы по перевоспитанию преступников «Криминон», философ, гуманист и, что немаловажно, бывший успешный полицейский Л. Рон Хаббард, с того, что человек теряет чувство самоуважения. Хаббард полагал, что «исправление преступности не зависит от наказания, но напрямую зависит от восстановления у преступника самоуважения»[79].

Представляется, что главной целью наказания является не исправление сбившегося с пути праведного, не предупреждение нового преступления (минуя восстановление у осуждённого чувства самоуважения), а именно восстановление чувства самоуважения у осуждённого (абстрагируясь от того, что преувеличенно заложено в целях уголовного наказания). Цель – всего лишь исходная точка, или мысленный образ, в котором предполагается только один результат – положительный. Но результат не может быть односторонним (в угоду цели). Он всегда потенциально двусторонний. В выражении «достигнутая цель» скрывается политическое (управленческое) заблуждение: имеется в виду результат, к счастью, совпадающий с его целью- образом. Однако таковое бывает, к сожалению, не всегда.

И совершенно правильно говорит докладчик, опираясь на идею Д.А. Шестакова, не о цели, а о функции наказания и её «целенаправленности». Однако и функцию не следует напрямую увязывать с результатом. Функция (или предназначение) воплощается в характере и направлении движения к результату. Например, искоренение причин и условий, порождающих коррупцию в российском обществе, как политическая цель Национальной стратегии противодействия коррупции на самом деле выражает стратегическое направление, в котором мобилизуются усилия общества в деле противодействия коррупции, т.е. именно в движении к цели, а не к её достижению.

 

 

Д.А. Шестаков (Санкт-Петербург, Россия)[80]

Опасность мер безопасности и ресоциализия

 

Уголовное право очеловечивается, но вытесняется мерами безопасности? Правила безопасности, пренебрегающее принципом вины, теснят классическое уголовное право[81]. Из США «право безопасности» прорастает в Западную Европу, в какой-то мере даже в Скандинавию (!) и дальше на Восток.  

Сколоченный по американским заготовкам, согласно пресловутой двухвекторной модели, ныне действующий постсоветский Уголовный кодекс 1996 г. безумно удлинил сроки лишения свободы за тяжкие и особо тяжкие преступления. СМИ успешно разогревают у людей карательный азарт. Наблюдаемое ужесточение института уголовного наказания противоречит логике общественного развития, всемирно-историческому тяготению к смягчению уголовной ответственности.

В данных условиях востребовано целенаправленное исследование ресоциализации (восстановления положительных связей человека с обществом) в качестве противовеса наступающему на классическое уголовное право дикому «праву безопасности». Нужен здравый голос, и такой голос (soprano?) зазвучал. Надежда Александровна Крайнова, осуществив глубокое исследование проблемы ресоциализации осуждённых и связанных с ней других проблем, пришла к ряду заслуживающих внимания взаимосвязанных выводов.

Критически рассмотрев законодательное определение ресоциализации[82], она предлагает его расширить так, чтобы «процесс восстановления индивида в качестве социализированного члена общества» охватывал бы наряду с осуждёнными также потерпевших от преступления. Привнесение в институт ресоциализации виктимологической составляющей заслуживает всяческой поддержки.

В духе времени и с учётом той коллизии, которая на рубеже тысячелетий возникла между уголовным правом и законодательством безопасности[83], Надежда Александровна увязывает проблему ресоциализации с правилами безопасности. Причём, в качестве достоинства надо отметить, что она, судя по тезисам её доклада, имеет в виду пласт тех мер безопасности, которые не отрицают уголовного права. Она, насколько можно понять из тезисов доклада, ставит вопрос о том, чтобы при организации ресоциализирующих мер было принято во внимание чрезвычайное развитие цифровых технологий, угрожающих национальной безопасности[84]. Впрочем, эта безусловно интересная мысль нуждается в авторском пояснении.

Исследование Крайновой выводит на более общие теоретические вопросы. К ним относятся: содержание и структура политики противодействия преступности, 2) явление наказательности (Punitivität); причинный механизм названного направления политики.

Меры ресоциализации всё же противостоят «мерам безопасности»? П.В. Тепляшин обращает внимание на некоторые значимые веяния, касающиеся ресоциализации осуждённых в Дании, Финляндии и Швеции, где в качестве цели уголовного наказания признана реинтеграция. (Это соответствует моему давнишнему предложению сменить установленные в УК РФ «цели» наказания.) Там реинтеграция предполагает создание бытовых условий для заключённых, в том числе пожизненно, и регламентацию их правового статуса максимально приближенно к жизни граждан на свободе.

Политика противодействия преступности. Некорректный термин «уголовная» (преступная?) политика тем не менее давно вошёл в употребление в мире для обозначения государственной политики против преступности. В этом положительном значении он используется в узком (Беляев Н.А., Боттке В., Хиппель Р. и др.) и широком смысле (Измаилов И.А., Крайнова Н.А., Питцке Х. и др.).

Понимание его в узком (уголовно-правовом) смысле сводится к определению направлений развития уголовного законодательства, направленного на предупреждение преступлений и борьбу с преступностью^[85]. Так Н.А. Беляев^[86] исходил из того, что существует единая уголовная политика – политика в области борьбы с преступностью и три её подвида (подсистемы, составные части): уголовно-правовая политика, уголовно-процессуальная политика и уголовно-исправительная политика^[87]. В. Боттке определяет уголовную политику в качестве «социального процесса формирования и узаконивания уголовного права и его применения»^[88].

В широком смысле уголовная политика трактуется как «совокупность всех государственных мер по предупреждению преступности и борьбе с ней». Ныне преобладает широкая трактовка уголовной политики. Х. Питцке считает, что в уголовную политику могут быть включены все меры, специально принимаемые во избежание преступлений, независимо от того, являются ли эти меры превентивными или репрессивными^[89].

В своей очередной не только глубокой, но и изящно написанной книге Г.Н. Горшенков ставит вопрос об общетеоретической концепции противопреступной политики как уголовно-правовой, уголовно-процессуальной, криминологической… так и «сборной», единой, общей для всех отраслевых наук и практик противопреступного цикла. Он заводит речь о политике как о надсистемном механизме управления противодействием преступности^[90].

Уголовная политика в подлинном смысле слова – «преступная» – также упоминается в криминологических трудах, например, в связи с гитлеровским или ленинским государственным террором^[91].

В моём видении различаются преступная политика и, наоборот, политика противодействия преступности. В рамках политики противодействия существуют её направления: – уголовно-правовое, разветвляющееся на разделы (потоки): 1) материальный, 2) процессуальный, 3) пенитенциарный; – криминологическое, включающее в себя разделы: 1) надзор («социальный контроль»), 2) социальная поддержка, в том числе, разрешение конфликтов.

Явление наказательности (Punitivität). В российском преступностиведении пока ещё не прижилось название, обозначающее массовый управленческий процесс уголовного наказания. Этот процесс составляет значимую часть предмета уголовно-правовой политики. Он характеризуется тем, что в лице компетентных органов государство во всех своих регионах непрерывно наказывает каких-то преступников и угрожает каким-то склонным к нарушениям уголовного запрета лицам, тем самым удерживая их поведение в рамках закона. Этот наказательный (карательный) процесс несводим к простой сумме назначенных на той или иной территории в тот или другой период времени мер наказания. Ему присущ ряд параметров, которых нет и не может быть у отдельной единичной меры… Массовое назначение наказаний – составная часть более широкого процесса управления поведением людей как совершивших преступление, так и стоящих на его грани. В своё время для отражения устойчивости наказательного процесса мной предложена формула: отдельный человек может никогда не столкнуться с наказанием, но в целом обществе всегда кто-то наказан.

Изучать не только содержание, но и факторы, обуславливающие политику. Глобально олигархическая власть (ГОВ), потратившая немало денег – не своих, а налогоплательщиков различных стран, прежде всего, США – на способствование развалу СССР, навязывает всему миру свою политику, в том числе в области надзора за преступностью. Кто в каком-либо качестве участвовал в законотворчестве Госдумы РФ, тот знает, как к продвижению любого законопроекта непременно прилепляется множество заокеанских советчиков («экспертов»). Это неопровержимый факт! От криминологов ожидается дальнейшее углублённое осмысление механизмов преступного законотворчества.

Вклад в науку. Совокупность ключевых положений доклада Н.А. Крайновой представляет собой вклад в собирательную науку о преступности. Её заслуга мне видится прежде всего в том, что она сосредоточила внимание на случившемся в мире столкновении агрессивных норм безопасности и нуждающейся в поддержке и развитии деятельности государства и общества, направленной на личностное восстановление в обществе (ресоциализация) осуждённых и потерпевших от преступлений.