14 февраля 2020 года беседа «КРИМИНОГЕННОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО В СВЕТЕ СЕМЕЙНОЙ КРИМИНОЛОГИИ».

 

 

С докладом «Угрозы и истоки законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия» выступила А.В. Швабауэр – кандидат юридических наук, эксперт Общественного уполномоченного по защите семьи (Санкт-Петербург, Россия).

 

Беседу вёл заместитель президента Клуба А.П. Данилов.

На беседу собрались криминологи из Краснодара (Россия), Санкт-Петербурга (Россия), Улан-Удэ (Россия).

26 студентов вузов (РГПУ им. А.И. Герцена: Т.С. Алексеева, С.Ю. Гаврилова, Л.А. Захарченко, П.А. Зверко, А.А. Иванова, А. Ксенофонтова, М.И. Нечипуренко, Д.Д. Нирпочаева, Э.Н. Тропникова, Е.И. Шукаева – 2-й курс, Д.Д. Искандарова – 1-й курс магистратуры, Т.В. Абрамова, К.А. Александрова, А.В. Линейкина, Х.Х. Эльханов – 3-й курс, В.Х. Мурсалиева – 5-й курс, О.А. Стадникова; Северо-Западный филиал Российского государственного университета правосудия: А.А. Ильина – 2-й курс; Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого: В.О. Барева, Г.Б. Ерошенкова, Д.А. Забалуев, Е.А. Касаткина, А.И. Хомякова, Ю.А. Шугинина, – 2-й курс; Санкт-Петербургский государственный экономический университет: Н.В. Патрушева; Северо-Западный институт управления РАНХиГС: А.С. Зуйкова, М.В. Кибенко – 3-й курс).

4 аспиранта (РГПУ им. А.И. Герцена: М.М. Мирзабеков, М.А. Пахомова, Ю.А. Сорокина, А.М. Яблоков).

2 адъюнкта (Санкт-Петербургский университет МВД России: Е.С. Кетенчиева, М.Н. Макашева).

3 гостя (специалист Комитета по общественной безопасности и информации Администрации Сосновоборского городского округа ЛО С.В. Янкин; Р.К. Якубов; психолог Д.А. Гранкина).

2 преподавателя (Санкт-Петербургский государственный экономический университет: А.А. Григорьева; Бурятский государственный университет имени Доржи Банзарова: А.Н. Мяханова).

8 кандидатов юридических наук (РГПУ им. А.И. Герцена: А.П. Данилов, С.Д. Цэнгэл; Санкт-Петербургский университет МВД России: В.С. Харламов; Санкт-Петербургский военный институт войск национальной гвардии Российской Федерации: Н.А. Петухов; Северо-Западный институт управления РАНХиГС: Н.И. Пишикина; Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого: Н.А. Липский; Санкт-Петербургский государственный экономический университет: Н.А. Крайнова; Кубанкский государственный университет: А.В. Петровский).

4 доктора юридических наук (РГПУ им. А.И. Герцена: С.У. Дикаев; Л.Б. Смирнов, С.Ф. Милюков, среди которых 1 заслуженный деятель науки РФ – Д.А. Шестаков).

В обсуждении доклада участвовали: Н.А. Крайнова, С.Ф. Милюков, А.В. Петровский, Н.И. Пишикина, Л.Б. Смирнов, В.С. Харламов, Д.А. Шестаков.

 

Выжимки из докладов и поступивших откликов.

 

Выжимка из основного доклада.

 

А.В. Швабауэр (Санкт-Петербург, Россия).[1]

Угрозы и истоки законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия.

 

I.         Суть законопроекта:

1) Неопределённое понятие семейно-бытового насилия (далее по тексту – также СБН), которое охватывает стандартные житейские ситуации и обычные воспитательные меры.

2) Защитное предписание «обидчику» о запрете приближения к пострадавшему и о выселении из жилья.

1) Неопределённое понятие. Согласно статье 2 проекта Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в РФ» (далее по тексту также – ПФЗ), «семейно-бытовое насилие – умышленное деяние, причиняющее или содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления». Таким образом, гражданам грозит запрет общения с членами семьи и выселение из дома за действия, не запрещённые УК РФ и КоАП РФ.

Причинение физических страданий в форме причинения вреда здоровью любой степени тяжести, истязание, побои (без вреда здоровью) уже запрещены КоАП РФ и УК РФ. Так, по ст. 6.1.1. КоАП РФ – «Побои» – запрещены любые насильственные действия, причиняющие физическую боль (ст. 116.1 УК РФ при повторном деянии). Если насильственное причинение боли уже запрещено, то для санкций ПФЗ остаётся «страдание, не причиняющее боль».  Сюда попадают, например, одёргивание за руку, плечо, не причиняющие боли, а также любой (минимальный) дискомфорт (запрещённый по отношению к детям по рекомендациям Комитета ООН по правам ребёнка); претерпевание печали, страха, тоски и тревоги. Критику супруги(-а), апелляция к совести ребёнка также вписываются в запрет законопроекта, поскольку приводят к отрицательным эмоциям. То есть любые споры между супругами, любые воспитательные меры по отношению к детям могут стать основанием для включения карательных механизмов закона.

При этом законопроект запрещает не только причинение всех вышеописанных «страданий», но и «угрозу» их причинения. Однако абсолютно любой поступок человека может быть квалифицирован как «угроза», причина потенциально возможного «страдания» другого человека.

Если исключить из определения насилия по ПФЗ всё то, что уже запрещено, насилием становится всё, что кому-то не нравится.

2) Защитные предписания. За такое неадекватно определяемое «насилие» вводятся суровые санкции – сразу по факту насилия (или «угрозы насилия») полицией незамедлительно должно быть выдано предписание.

Предписание может выдать также суд (по судебным предписаниям больше ограничений, в частности, обязанность нарушителя пройти психологические курсы, но суть обоих предписаний одна).

Суть предписания: запрет любых контактов с пострадавшим (в т.ч. с детьми), т.е. выселение, запрет предпринимать попытки выяснить место пребывания пострадавшего.

Инициатор предписания: любое лицо, сообщающее о факте СБН или его «угрозе». Это – почва для сведения счётов, мести, коррупции.

Срок предписания полиции: до 60 дней (суда – до года). Но может быть вынесено неоднократно. В результате любые члены семьи в любой момент могут быть бездоказательно и на неопределённый срок выселены из собственного жилья и лишены права общения с членами семьи, в т.ч. с детьми, а также права искать их (звонить и т.п.).

Последствия нарушения предписания: арест до 15 суток. То есть, за факт попытки примириться с супругой, позвонить или встретиться – человек окажется под арестом. За повторное нарушение предписания, например, за два звонка жене, (по предложению депутата ГД РФ О.В. Пушкиной) санкция – год лишения свободы.

Давность «насилия» для выдачи предписания: давность отсутствует. То есть, получить предписание на запрет общения с членами семьи и на выселение можно за некий факт насилия или его угрозу, имевшую место 3–5 лет назад и более.

Примирение по делам: невозможно.

Презумпция невиновности: отсутствует. По факту одностороннего заявления против обидчика выносится защитное предписание. Никакой процедуры расследования не требуется. Как советует Модельный закон ООН: достаточно ссылки на то, что некто «чувствует себя небезопасно».

Лица, уполномоченные заниматься профилактикой: в том числе НКО. НКО смогут подавать жалобы на «насилие в семье» для выдачи защитного предписания, а потом к ним нарушители будут направляться на психологические курсы. Право ведения указанных курсов получают также индивидуальные предприниматели. Бизнес будет провоцировать поиск клиентов. Бизнес будет сращиваться с госструктурами в целях «выявления СБН». Коррупциогенная составляющая ПФЗ очевидна.

Криминогенный характер закона: люди, оказавшись внезапно на улице, без жилья и имущества, будут спровоцированы на преступные действия. Вопреки названию, ПФЗ – провокатор преступлений.

Западный опыт: доказывает массовое использование предписаний (ордеров) для манипуляций, выселения недобросовестными женщинами мужчин (закон в ФРГ называют «молоток для ведьм»), для обхода норм семейного права. Предписание становится де-факто разводом и решением о запрете общения с ребёнком. В США более 70 % предписаний (около 1 млн в год) выносят по ложным обвинениям в «насилии».

II) Истоки законопроекта: акты международного характера, направленные на уничтожение традиционного института семьи.

В качестве выводов отметим:

1. С точки зрения практики: Закон о СБН – простой механизм завладения чужой собственностью, почва для отобрания детей из любых семей, разлучения супругов, коррупции, провокации правового беспредела, разрушения института семьи.

2. С научной точки зрения: Происходит появление параллельного уголовного права, но без всех гарантий уголовного права и процесса.

К принципам уголовного судопроизводства относятся: равенство перед законом и судом; презумпция невиновности; обеспечение права на защиту; состязательность сторон и свобода в предоставлении суду своих доказательств и др. Концепция профилактики СБН нарушает все базовые принципы уголовного процесса, поскольку создан механизм внепроцессуального жесточайшего ограничения конституционных прав граждан в обход УПК РФ. ПФЗ нарушает неприкосновенность частной жизни (ст. 23 Конституции РФ), право на воспитание детей (ст. 38 Конституции РФ), неприкосновенность собственности (ст. 35 Конституции РФ), право на жилище (ст. 40 Конституции РФ), свободу передвижения (ст. 27 Конституции РФ).

 

 

Д.А. Шестаков (Санкт-Петербург, Россия).[2]

Криминогенное законодательство в свете семейной криминологии (о проамериканском законопроекте «о предотвращении насилия в семье»).

 

Осторожно: изготовлено в США! Суть беды постсоветского российского законодательства – оно написано по американским (США) лекалам, продиктованным, в конечном счёте, глобальной олигархической властью (ГОВ).

В России конкурируют доктринальный диалектический и американо-феминистский законопроекты. Американский законопроект неприемлем, поскольку: 1) не направлен на предупреждение правонарушений, 2) содержит криминогенные нормы.

Криминогенные положения феминистского проекта.

«Жилищный запрет». В обсуждаемый американский законопроект заложены криминогенные нормы, которые, в случае их узаконения, способствовали бы жилищному мошенничеству: статьёй 25 законопроекта предлагается ввести институт «судебного защитного предписания». Им «может быть установлен запрет человеку покинуть место совместного жительства… с лицами, подвергшимися семейно-бытовому насилию… при условии… возможности проживать в ином жилом помещении, в том числе по договору найма на срок от 30 суток до одного года».

Этот запрет, именующийся в зарубежной литературе «жилищным запретом», согласно замыслу зарубежных авторов проекта российского закона, предполагает возможное выселение даже собственников жилья! В случае его узаконения этот запрет породит разновидность жилищного мошенничества по нижеописанной схеме. Лицо, намеревающееся завладеть жильём, например, некто приезжий, мечтающий о квартире в крупном городе, вступает с кем-либо в брак. Затем провоцирует или инсценирует насилие в отношении себя, вызывает полицию – и на ближайший год завладевает желанной жилой площадью. А по истечении года несложно будет повторить историю с «семейным насилием».

Запрет на общение. Статья 24 американского проекта предполагает вменить в обязанность (именно не право, а обязанность) должностному лицу органа внутренних дел – на практике участковому инспектору – вынесение защитного предписания. В случае установления факта совершения семейно-бытового насилия он должен будет незамедлительно вынести защитное предписание. Поскольку предписанием полицейского, согласно законопроекту, может быть запрещено вступать в контакты, общаться с лицом (лицами), подвергшимся (подвергшимися) семейно-бытовому насилию, то это, по существу, опять же означает «жилищный запрет» постольку, поскольку исключить общение в условиях совместного нахождения в одном помещении просто невозможно.

Запрет на контакты сторон конфликта как будто бы специально направлен на противодействие его разрешению мирным путём. Таким образом, в американо-феминистском законопроекте нормы о предписаниях как полицейском, так и судебном представляются совершенно неприемлемыми для отечественного законодательства. Заметим, однако, что именно эти нормы образуют ядро заокеанского законопроекта. Так сказать, его соль!

Постфеминистский этап. Отмечу, что доктринальный проект потому и называется мной доктринальным, что задуман он был именно как концепция противодействия преступлениям, совершаемым в семье.

На постфеминистском этапе семейной криминологии требуется подготовить не закон, а концепцию законодательства о противодействии внутрисемейным насильственным преступлениям. В ней следует закрепить принципы: 1) учёта всех сторон конфликта; 2) неучастия в международных соглашениях, базирующихся на односторонних концепциях, которые пренебрегают интересами того или другого пола; 3) неприемлемости специальных «семейных» или «противоженских» составов преступлений. Необходимо исключить участие иностранных экспертов в российском законотворчестве.

Где можно найти доктринальный проект? Отвечаю на этот часто задаваемый вопрос – в приложении к тому или другому из изданий моей «Семейной криминологии».[3]

 

 

Х.Д. Аликперов (Баку, Азербайджанская Республика).[4]

Возможно, Зигмунд Фрейд был прав...

 

Тезисы доклада А.В. Швабауэр увлекают читателя, по крайней мере, тремя особенностями: актуальностью выбранной темы, ясностью выражения мысли и мастерством изложения.

К сожалению, оригинальных криминологических исследований причин преступности в сфере семейных отношений с каждым годом становится всё меньше. Поэтому я благодарен руководству Клуба за организацию беседы на столь злободневную тему и Анне Викторовне – за её содержательные тезисы.

Актуальность поднятых автором вопросов очевидна. Рассогласованность в действиях супругов, негативная социально-психологическая атмосфера в семье, отсутствие в ней мира и согласия часто приводят к распаду таковой, или, что ещё хуже, к осуждению одного из супругов.

Если вспомнить, что в последние десятилетия во многих странах постсоветского пространства сложилась устойчивая тенденция, характеризующаяся ежегодным сокращением числа заключённых браков, с одной стороны, с другой – ростом количества распавшихся семей, то становится очевидным, что вынесенная Анной Викторовной на суд преступностиведов проблема давно стучится в дверь криминологов, криминалистов, физиологов и психоаналитиков.

Следует согласиться с критическими замечаниями А.В. Швабауэр относительно проекта закона о профилактике семейно-бытового насилия и выдвинутыми ею инициативами по обузданию безумства законодателя и его «недоношенного» пожирателя семейного очага – обсуждаемого документа. В частности, на мой взгляд, автор не грешит против истины, утверждая, что законопроект в случае его принятия в опубликованной редакции:

– будет ничем иным, как источником провокаций преступлений, так как, в конечном счёте, приведёт к тому, что люди, оказавшиеся внезапно на улице, без жилья и имущества, будут спровоцированы на преступные действия;

– станет узаконенным механизмом противоправного завладения чужой собственностью, отбирания детей из семей, разлучения супругов, коррупции, провокации правового беспредела, разрушения института семьи;

– повлечёт возникновение параллельного ненормативного уголовного права без каких-либо цивилизованных гарантий и принципов в процессе своей реализации.[5]

Вместе с тем полагаю, что эти, как и многие другие причины преступлений, совершённых на почве семейных неурядиц, – лишь «видимая часть айсберга». Многие аспекты данной глобальной проблемы, в том числе и гносеологического порядка, остаются не изученными, несмотря на то, что очень многое было сделано для исследования этого направления Д.А. Шестаковым[6] в рамках семейной криминологи, основоположником которой он и является.

В связи с этим хочу выдвинуть гипотезу, которая, вполне возможно, является блажью. Тем не менее, рискну вкратце раскрыть её суть, понимая, что тем самым подставляю себя под шквал острых стрел критики со стороны сердитых оппонентов.

Анализируя современную экономическую систему, А.П. Данилов делает закономерный вывод о том, что «таковая является криминогенной, в том числе потому, что сильный пол делает слабым. Редкость, когда муж самостоятельно, без трудового участия жены, способен обеспечить семью. Отсюда и многие семейные конфликты (разной степени тяжести). Экономика разрушила традиционные, вековые основы нашего общества».[7]

Мне, однако, представляется, что не являются основными причинами семейных конфликтов, в том числе и криминального характера, деградация нравственных устоев общества, тлетворное влияние СМИ, инверсия социальных институтов общества, несовершенство законов, издержки в деятельности органов правоохраны. С высоты прожитых лет и почти полувекового опыта семейной жизни могу со всей ответственностью заявить, что искомые причины скрыты куда глубже, чем это кажется новой генерации преступностиведов.

Представители старой школы криминологии с «человеческим измерением» (В.Е. Квашис) считают, что в социуме существует широкий пласт неизученных аспектов феномена семейных неурядиц криминального характера, без познания которого трудно объяснить, например, почему влюблённые пары после непродолжительного периода совместной жизни (1–3 года) без видимых на то серьёзных причин (алкоголизм, наркомания, супружеская измена) превращаются в непримиримых врагов.

Отсутствие вразумительных объяснений («sine ira et studio» (без гнева и пристрастия)) причин таких трансформаций порождает мысль, подстрекаемую бунтарскими стрельцами софии, о том, что, скорее всего, корень рассматриваемого явления находится не на том пласте почвы преступности, докопавшись до которого и увидев на нём придаточные корни, преступностиведы ошибочно восприняли их за корень хаомы, потребление эликсира которой, по их мнению, в состоянии породить в сердцах супругов мир и согласие. Отсюда, видимо, и малый эффект от реализации идей бесчисленного количества научных трудов и законодательных актов в рассматриваемой сфере.

Многоуровневый механизм преступного поведения в семье принципиально отличается от иных преступлений и не поддаётся системе общей и специальной превенции. Как показывает анализ судебной практики, подавляющее большинство таких деяний совершается спонтанно, как правило, в состоянии, граничащем с фрустрацией, аффектом, белой горячкой.

Именно в этой связи актуально и уместно известное высказывание В.И. Ленина о том, что даже при коммунизме, где по определению нет места преступлению, будут отдельные эксцессы. Под ними вождь мирового пролетариата, скорее всего, подразумевал спонтанно возникающие межличностные конфликты, стремительно трансформирующиеся в конкретное преступление.

С учётом сказанного, давайте сойдём с протоптанной криминологической дороги, и, вспомнив идеи Зигмунда Фрейда, выдвинем гипотезу, которая кому-то покажется вульгарной: львиная доля причин преступлений в сфере семейных отношений находится в другой плоскости – в дисгармонии интимных супружеских отношений.

Эта проблема ещё не была предметом специального криминологического исследования. В то же время она может стать основой для развития нового направления в семейной криминологии. Причина не изученности данного вопроса видится нам в том, что на постсоветском пространстве существует негласное табу на исследование проблем семейных конфликтов с позиции физиологии, сексологии и психологии. По этой причине анализируемый детерминант достаточно редко подвергается системному анализу в криминологии, а новой генерации преступностиведов он вообще неведом.

Между тем психоаналитиками давно установлено, что сексуальные отношения между супругами – это гораздо больше, чем заурядный половой акт. И это понятно. Семья является не только ячейкой общества, но и миром интимной жизни супругов, характеризующимся своей субкультурой. В нём природные инстинкты и гормоны во многом регулируют межличностные отношения.

Если заглянуть вглубь истории, станет очевидным, что интимные отношения супругов всегда были универсальным средством закупорки очагов конфликтности, нивелирования несовпадающих черт характеров и издержек семейного бытия: недостатка денежных средств, плохих жилищных условий. Как говорили на Руси: «Мужа с женой коли день поссорит, ночь помирит».

Таким образом, одним из главных столпов благополучной семейной жизни была, есть и останется гармония интимных супружеских отношений. Все остальные процессы в повседневной супружеской жизни вторичны (за исключением алкоголизма, наркомании и супружеской измены), так как производны от этого неисследованного до конца феномена.

Секрет столь благотворного влияния описанного феномена на благополучие семьи заключается в природной данности, согласно которой для жены, как хранительницы домашнего очага, путь к сердцу мужа лежит через его желудок и сексуальные потребности, а для мужа – через утоление природного зова жены и слова, ласкающие её слух, чарующие душу.

Любые серьёзные сбои в этой сфере супружеской жизни, как никакая обида, ссора, кардинально меняют психологическую атмосферу в семье, могут стать причинами отчуждённости, вспыльчивости, постоянных раздоров супругов, финалом которых порой становится преступление насильственного характера.

Так, исследования психоаналитиков показывают, что неудовлетворённость супругов в рассматриваемой сфере со временем порождает сложную психологическую проблему, проявляющуюся в перманентной нервозности, раздражительности, вспыльчивости. Достигнув своего апогея, конфликт трансформируется в активные действия супругов, отличающиеся, как правило, своей крайней импульсивностью, ярко выраженной агрессией. Здесь уместно вспомнить причину разрыва семейных уз между Адамом и его первой женой Лилит, заключённых самим Всевышним.

Причём в подобных случаях последней каплей, переполнившей чашу терпения индивида, часто становится незначительный источник раздражения (жена не подала пульт от телевизора, муж не купил молоко), который при других обстоятельствах не был бы им замечен или реакция была бы достаточно сдержанной.

Иными словами, невыраженные или подавленные эмоции не умирают. Их просто заставили замолчать, но они продолжают жить и влиять на человека и со временем обязательно проявятся, но в более уродливой форме, так как «анатомия – это судьба, в силу чего природу человека обмануть невозможно» (З. Фрейд).

Таким образом, становится очевидным (по крайней мере, для меня), что без решения проблем дисгармонии интимных супружеских отношений не может быть и речи об обуздании преступлений в сфере семейных отношений до социально терпимых границ.

К сожалению, ограниченные рамки отклика не позволяют подробно остановиться и на других аспектах этой щекотливой проблемы и ответить на вопросы:

1) подразумевает ли брак, заключённый между женщиной и мужчиной, обязанность супругов удовлетворять интимные потребности мужа/жены, если при этом учесть, что секс даёт психологическую и физическую разрядку всему организму?[8] Если нет, то тогда в чём смысл содержания статьи 31 Семейного кодекса РФ, согласно которой «вопросы материнства, отцовства, воспитания, образования детей и другие вопросы жизни семьи решаются супругами совместно»;

2) является ли психологическое принуждение одним супругом другого к выполнению интимных супружеских обязанностей уголовно наказуемым деянием? Если да, то как тогда быть с заповедью: «И благословил их (Адама и Еву) Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь» (Бытие. 1:28);

3) если супруги не обязаны удовлетворять интимные потребности друг друга, то как быть с продолжением рода как важнейшей репродуктивной функцией семьи, без реализации которой немыслимо биологическое воспроизводство населения нашей планеты;

4) является ли неисполнение супружеских обязанностей интимного характера основанием для возмещения ответчиком морального ущерба за неисполнение перед истцом своих супружеских обязанностей интимного характера?

Хотелось бы, чтобы уважаемая Анна Викторовна во время своего доклада затронула и этот пласт нерешённых проблем преступности в сфере семейных отношений, что, несомненно, повисит градус дискуссий.

 

 

С.Ф. Милюков (Санкт-Петербург, Россия).[9]

Насилие в ракурсе глобального кризиса семьи.

 

Нам в целом импонирует обоснованная критика проекта Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» (далее по тексту также – ПФЗ), изложенная в тезисах доклада А.В. Швабауэр.[10] Заметим лишь, что действующий УПК РФ, вопреки сказанному Анной Викторовной, не содержит принципа равенства участников уголовного процесса перед законом (см. ч. 4 ст. 15 названного Кодекса), что даёт, на наш взгляд, изрядные преимущества преступнику, его адвокату и целому сонму так называемых «правозащитников» в плане воспрепятствования поиску истины в ходе уголовного преследования.

Известная допустимость насилия в семье обусловлена её назначением как производственно-бытовой ячейки общества, возникшей на определённом этапе эволюции человечества. Нам уже приходилось обращать внимание на две главные функции семьи – производство материальных благ в сфере сельского хозяйства (земледелия, животноводства, отчасти охоты, рыболовства и собирательства) и промышленности (ремесленничества, добычи полезных ископаемых, лесозаготовок), а также расширенного воспроизводства детей (потомства), которые были нужны, опять же, для трудовой деятельности (прежде всего физической).[11] Третья функция, соединяющая две первые – это функция обеспечения жизнедеятельности объединившихся людей: постройка и содержание жилища, приготовление пищи, производство ткани и кож для пошива одежды и обуви, лечение недугов народными средствами, наконец, взаимная охрана от агрессивных чужаков, да и притязаний государственной власти.

Как видно, для плотской, а, тем более, романтической любви в этой борьбе за выживание оставалось не так уж много места. Не случайно семьи создавались, зачастую, не любящими друг друга юношами и девушками, а их родителями, придирчиво оценивавшими, прежде всего, их физические данные (главным образом – силу и выносливость, отсутствие телесных дефектов, а также способность к деторождению) и наличие достаточного приданного у невесты. С сочным этническим юмором это наглядно отражено в повести Майю Лассила «За спичками» (см. также талантливую её экранизацию – одноимённый советский кинофильм 1980 г.), а в форме драмы – в эпопее Михаила Шолохова «Тихий Дон».

Ясно, что соединение на долгие годы в семью разновозрастных и разнохарактерных людей, иногда ранее совершенно незнакомых, вызывало необходимость жёсткого управления ими со стороны отца (деда), дядей и тёток, старших сестёр и братьев. Для обеспечения порядка повсеместно применялись физические наказания. Лодыри и непокорные подвергались угрозам и насмешкам. Насилие процветало и в подростковой среде, служа своего рода закалкой мальчиков для последующей военной службы.

С течением веков названные выше функции семьи деградировали и угасали. Прежде всего это касается производственной функции. Сейчас даже на селе многие семьи не разводят скот и птицу, не обрабатывают поля и большие огороды, тем более не занимаются какими-либо промыслами. Рождение и воспитание детей для изрядного числа брачных пар и неофициальных сожителей также не является обязательным. Гедонизм возводится в абсолют.

Теряет своё основополагающее значение третья функция. Большинство людей живёт ныне не в отдельных домах (избах) с надворными постройками, а в квартирах городского типа с центральным отоплением, водо-, электро- и газоснабжением, вывозом мусора и частной охраной, мобильной медпомощью. Люди всё меньше нуждаются во взаимной поддержке, предпочитают жить вдвоём, а то и поодиночке, с приходящим половым партнёром.

На этой почве всё чаще возникают противоестественные однополые союзы, чреватые педофилией (геи и лесбиянки стремятся усыновлять (удочерять) малолетних детей и воспитывать их в своих сексуальных вкусах). Не за горами официальное признание «браков» с животными и даже неодушевленными устройствами (роботами-киборгами). Ясно, что насилие в таких группах отнюдь не исключение, а иногда и правило (садомазохистские пары).

В межличностных отношениях невозможно вовсе отказаться от принуждения (сиречь насилия). Оно может быть полезным для общества (та же необходимая оборона, крайняя необходимость, силовое задержание правонарушителей и, конечно, оборона Родины от чужеземной агрессии). В определённой толике оно может допускаться и в семье. Криминологи и правоведы должны определить ту грань, которая разделяет разумное, допустимое насилие и общественно опасное, правонарушающее.

 

 

В.В. Меркурьев (Москва, Россия), Д.И. Ережипалиев (Москва, Россия), Е.М. Тимошина (Москва, Россия).[12]

 

1. Разработанный понятийный аппарат и нормы проекта Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в РФ» в целом не отвечают необходимым требованиям конкретности и определённости правовых норм и не исключают их неоднозначного толкования, а, следовательно, могут обусловить, в случае его принятия, серьёзные злоупотребления в правоприменительной практике в такой тонкой социально-правовой сфере общественных отношений, как семейные правоотношения.

1.1. Ключевое понятие – «семейно-бытовое насилие» является содержательно весьма неопределённым, размытым по своему смыслу, что неприемлемо в качестве основания для признания конкретных ситуаций и действий таковым насилием.

Употребление лексической конструкции «содержащее угрозу причинения… вреда» (при крайне неопределённом содержании понятия «вред») превращает понятие «семейно-бытовое насилие» в «резиновое», дающее возможность при реализации закона произвольно наполнять его очень широкими значениями, чёткие границы которых практически отсутствуют.[13]

Формулировка «имущественный вред» также не конкретизирована. Совершенно не ясно, какой именно вред (какого рода) и какому имуществу (ведь речь идёт о семейных отношениях, где имущество, чаще всего, совместно нажито) предполагается причинение вреда. 

Изучив по существу предлагаемое понятие «семейно-бытовое насилие», можно сделать вывод, что рассматриваемый проект в действительности не направлен на противодействие реальному насилию, совершаемому в семье, поскольку направлен на профилактику того, что не является противоправным с точки зрения уголовного и административного законодательства.

Кроме того, совершение лицом деяний, не содержащих признаки преступлений или административных правонарушений, но при этом «причиняющих или содержащих угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда» не может рассматриваться как общественно опасное поведение, требующее вмешательства государства, а также применения предусмотренных проектом многочисленных мер принуждения и наказания, которые по своему содержанию в некоторых случаях (например, обязанность покинуть место совместного проживания) более жёсткие, чем меры административного надзора, применяемые к лицам, осуждённым за совершение тяжких и особо тяжких преступлений.

1.2. Закрепляемое в ст. 2 проекта понятие «нарушитель», как «лицо, достигшее восемнадцати лет, совершившее или совершающее семейно-бытовое насилие», не предполагает указания на форму вины при совершении семейно-бытового насилия и способов её доказывания. В проекте не закрепляются процессуальные основания и процедуры признания лица «нарушителем». Такой подход противоречит принципу презумпции невиновности и способствует возможности безосновательного признания лица «нарушителем» и применения к нему на этом основании широкого круга ограничений и лишений прав.

1.3. Весьма дискуссионным представляется включение в состав лиц, подвергшихся семейно-бытовому насилию, помимо супругов и близких родственников «бывших супругов», «лиц, имеющих общего ребёнка (детей)», а также «совместно проживающих и ведущих совместное хозяйство иных лиц, связанные свойством» (ст. 2). Подобный подход необоснованно расширяет круг семейных отношений и не согласуется с действующим Семейным кодексом Российской Федерации.

1.4. Не допустимым является включение в статью 2 проекта наряду с лицами, уже пострадавшими от семейно-бытового насилия (чей правовой статус также нуждается в дополнительном обосновании и пояснении), лиц, в отношении которых не совершено домашнее насилие, а лишь «есть основания полагать, что им вследствие семейно-бытового насилия могут быть причинены физические и (или) психические страдания и (или) имущественный вред». Гипотетический подход в вопросе признания лица «нарушителем» противоречит общепризнанным принципам права и национальному законодательству.

В целом, проект создаёт условия экономической заинтересованности для создания большого числа общественных объединений и иных некоммерческих организаций (ст. 16), осуществляющих деятельность в сфере профилактики семейно-бытового насилия. В дальнейшем это может привести к ситуации, когда для оправдания своего финансирования эти объединения и организации будут выявлять факты семейного насилия даже в случае их отсутствия.

2. Полагаем необоснованными и противоречащими принципу презумпции невиновности закреплённые в ст. 17 проекта такие «основания для осуществления мер профилактики семейно-бытового насилия» как: «заявление лица, подвергшегося семейно-бытовому насилию, либо его законных представителей о факте семейно-бытового насилия» либо  «обращение граждан, которым стало известно о свершившемся факте семейно-бытового насилия, а также об угрозах его совершения в отношении лиц, находящихся в беспомощном или зависимом состоянии».

Указание на одно заявление в качестве достаточного основания для вторжения в семью и ограничения прав граждан совершенно недопустимо, поскольку на практике зачастую имеют место случаи личностно-неприязненных отношений между членами одной семьи или соседями, что и может служить причиной сообщений о недостоверных фактах семейного насилия. В проекте также не содержится положений о необходимости и процессуальной форме проверки такой информации уполномоченным лицом государственного органа.

3. Проект во многом дублирует действующий Федеральный закон от 23.06.2016 № 182-ФЗ «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации», а также иные федеральные законы.

В апреле 2018 г. вступил в силу Федеральный закон от 18.04.2018 № 72-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (далее по тексту – УПК РФ) в части избрания и применения мер пресечения в виде запрета определённых действий, залога и домашнего ареста», внёсший ряд поправок в УПК РФ. Главной новеллой явилось дополнение главы 13 УПК РФ: актуализация ст. 98 и введение новой меры пресечения, предусмотренной ст. 105.1 «Запрет определённых действий», которая предусматривает в том числе запрет приближаться к определённым объектам. Однако такая мера применяется при наличии реальных признаков преступления и в рамках строгих процедур, установленных УПК РФ, и предусматривающих защиту прав обеих сторон процесса (а не с фактической презумпцией вины обидчика, предполагаемой законопроектом).

4. Грубыми нарушениями правил законодательной техники характеризуются закрепляемые в статьях 24 и 25 проекта механизмы вынесения «защитного предписания» и «судебного защитного предписания». 

5. Применительно к несовершеннолетним проект направлен на пресечение любых видов воспитательных мер, связанных с необходимыми ограничениями и понуждением ребёнка к учебе, дисциплине, посильному домашнему труду, отучением его от вредных привычек и ограждением от вредной для него микросреды. По смыслу проекта нельзя будет отобрать у ребёнка компьютер, смартфон, пресечь негативные для него контакты, в том числе со сверстниками и в разнообразных виртуальных сетях. Таким образом, законопроект фактически ограничивает адекватное воспитательное воздействие на несовершеннолетних членов семьи.

По результатам проведённого анализа представляется, что проект федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» носит деструктивный для семьи и общества характер, противоречит основополагающим принципам российского и международного права, а также целям и задачам государственной семейной политики, провозглашённым в соответствующих документах стратегического планирования.

 

 

В.С. Харламов (Санкт-Петербург, Россия).[14]

Криминофамилистическое законодательство: нереализованные идеи.

 

На обсуждение широкой общественности представлен проект Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» (далее по тексту также – ПФЗ). Следует признать злободневность проблематики реагирования со стороны государства на преступления в семье. Убийства, истязания, побои, другие насильственные деяния в сфере семейных отношений вызывают особый общественный резонанс. Из многочисленных внутрисемейных конфликтов можно вспомнить множество трагических, например, шокирующий случай, когда в 2017 году в подмосковном Серпухове муж в порыве ревности отрубил руки жене.

В России давно назрела необходимость нормативно-правового регулирования защиты домочадцев от домашнего насилия. Соответствующие законы применяются в 126 странах мира, в том числе в восьми государствах ближнего зарубежья (Украина, Грузия, Азербайджан, Литва, Кыргызстан, Казахстан, Молдова, Таджикистан). Российская Федерация такого закона не имеет. Как отмечает Д.А. Шестаков «российские учёные и практики долгое время пытались законодательно урегулировать предупреждение криминального насилия в семье».^[15] Однако по воле федеральных законодателей указанные попытки остались безуспешными.

Новый законопроект, ставший поводом для встречи в Клубе, имеет существенные изъяны. Об этом, в частности, свидетельствует шквал замечаний, размещённых гражданами на сайте Совета Федерации ФС РФ.[16]

Мы солидарны с авторами, утверждающими, что ПФЗ криминогенен, губителен для российской семьи. Об этом убедительно говорится и в тезисах доклада Анны Викторовны Швабауэр.^[17]

В качестве серьёзной юридической ошибки можно назвать предлагаемое понятие «семейно-бытовое насилие» (ст. 2 ПФЗ). За деяние, не являющееся правонарушением, виновное лицо, по мысли авторов законопроекта, может быть подвергнуто репрессии в виде запретов на общение с иными сторонами конфликта, совместное проживание с ними. Сомнителен также тезис о том, что виновным лицом или нарушителем признаётся только «совершеннолетнее лицо, совершившее или совершающее семейно-бытовое насилие» (ст. 2 ПФЗ).

Отдельные криминогенные нормы анализируемого законопроекта почерпнуты из «Модельного законодательства о насилии в семье». Так, в ч. 5 п. 4. Модельного законодательства закреплено, что «свидетельств жертвы достаточно для обвинения. Жалоба не может быть отклонена только на том основании, что свидетельские показания ничем другим не подкреплены».^[18] Аналогичное положение находим в ПФЗ: защитное предписание, жёстко ограничивающее конституционные права нарушителя, выносится незамедлительно должностным лицом органа внутренних дел по жалобе жертвы семейно-бытового насилия либо иных лиц (п. 1 ст. 24). Практике известны многочисленные случай лжесвидетельств одного супруга против другого. В данном случае, при минимуме доказательств увеличивается вероятность ошибки правоохранительных органов при принятии решения. Справедливы, на наш взгляд, замечания А.В. Швабауэр о нарушениях законности в подобных случаях, отсутствии презумпции невиновности, коррупциогенности.[19]

В рамках анализа законопроекта, ретроспективного рассмотрения проблемы целесообразно обратиться к давним и современным идеям о совершенствовании криминофамилистического законодательства. Целесообразно, на наш взгляд, закрепить в нём следующие значимые предложения родоначальника семейной криминологии Д.А. Шестакова, говорящего о необходимости:

1.            регламентировать в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве применение медиации, проведение криминологической экспертизы личности и криминогенной ситуации;^[20]

2.            введения превентивного административного ареста и психологической помощи для разрешения конфликтов как альтернативы уголовного преследования за насилие в семье;^[21]

3.            закрепления в УК РФ наказания в виде лишения родительских прав за совершение отдельных видов физического насилия в семье;^[22]

4.            формирования семейной юстиции на базе системы семейных судов;^[23]

5.            введения специальности юриста-криминолога,^[24] а также специальных служб противодействия семейному насилию в рамках правоохранительных органов с обеспечением профессиональной подготовки соответствующих специалистов;^[25]

6.            регламентации принудительного жилищного обмена, создания резервного фонда жилых помещений;^[26]

7.            осуществления специализированной профилактики в отношении семей, «члены которых недавно отбыли уголовное наказание».^[27]

Важная роль в деле противодействия семейной преступности закреплена, что совершенно объективно, в теоретических положениях о криминологической коррекции семейных отношений,^[28] криминологической безопасности семьи.^[29]

В качестве вывода отметим: Федеральный закон «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации», в случае его принятия, будет провоцировать нарушения законности, приведёт к разрушению традиционных семейных отношений. На основе отечественных и зарубежных предложений требуется совершенствовать криминофамилистическое законодательство.

 

 

А.П. Данилов (Санкт-Петербург, Россия).[30]

Глобально организованная власть как источник преступного законодательства.

 

О преступных и криминогенных нормах законопроекта. Проект Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в РФ» (далее по тексту также – ПФЗ)[31] не выдерживает криминологической критики, что хорошо видно из содержания развернувшейся на сайте Клуба дискуссии. Нельзя не согласиться с мнением основного докладчика – Анны Викторовны Швабауэр, давшей законопроекту следующую оценку: «концептуально неприемлемый, юридически несостоятельный, создающий угрозу институту семьи в России».[32]

Обсуждая ПФЗ, формируя заключение по нему, мы должны обратиться ко многим правовым и научным отраслям, в том числе к семейной криминологии, а также преступностиведению[33] закона. Именно благодаря зарождению первой из указанных отраслей, мы имеем возможность аргументированно говорить о криминогенности и преступности ПФЗ. Почему?

Семейная криминология – старшая по возрасту, первая из криминологических отраслей. Её основоположник – Д.А. Шестаков, опираясь на созданную теорию, определил горизонтальное строение преступности, предложив рассматривать таковую в качестве свойства, присущего всем социальным институтам: семье, экономике, политике и другим. На основании данной концепции, получившей название «сематическая концепция преступности», стали формироваться экономическая, политическая, экологическая криминология. Таким образом, Дмитрий Анатольевич, последовательно вводя в научный оборот криминологические отрасли, смог предложить и структурно финальную – криминологию закона.

Понятийный аппарат последней был им обогащён определениями «криминогенный закон» – это закон, положения которого способствуют совершению преступлений,[34] и «преступный закон» – закон, содержащий положение (положения), попирающее уголовное право, а именно, нарушающее установленный под страхом наказания международными уголовно-правовыми нормами либо внутренним национальным законодательством запрет или представляющее для человека и общества значительное зло, безотносительно к признанию такого деяния в качестве преступления законом.[35]

Представляется, что ст. 24 «Защитное предписание» и ст. 25 «Судебное защитное предписание» ПФЗ являются и преступными в криминологическом значении (безотносительно к признанию такого деяния в качестве преступления законом) и криминогенными. В чём преступность данных норм? Человек, не будучи признанным судом виновным в совершении преступления, фактически может быть лишён своего имущества, связей с семьёй, в целом – будущего. Такое безосновательно репрессивное действие законопроекта говорит о его преступной сущности, дух ПФЗ тлетворен.

В чём криминогенность положений этих статей? Для ответа на данный вопрос обратимся к заключению А.В. Швабауэр на законопроект: «В случае принятия закона любые граждане абсолютно бездоказательно могут быть лишены на неопределённый срок следующих прав (при применении вышеуказанных статей 24, 25 – примечание А.Д.): неприкосновенности частной жизни (ст. 23 Конституции РФ), права на воспитание детей (ст. 38 Конституции РФ), неприкосновенности собственности (ст. 35 Конституции РФ), права на жилище (ст. 40 Конституции РФ), свободу передвижения (ст. 27 Конституции РФ), свободу совести и права действовать в соответствии со своими убеждениями (ст. 28 Конституции РФ). Оказавшись внезапно на улице, без жилья и имущества, люди будут спровоцированы на преступные действия. Вопреки названию, ПФЗ – провокатор преступлений».[36]

О юридически безграмотных понятиях. В ст. 2 ПФЗ дано определение «семейно-бытовое насилие» – это умышленное деяние, причиняющее или содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления.

Данное понятие не может быть принято в силу своей юридической несостоятельности, а также противопоставления содержащихся в нём норм  «права безопасности» положениям административного и уголовного права.

Ещё в 1970-х годах криминологами было предложено определение «внутрисемейное преступление» – «преступление, совершённое одним членом семьи против другого члена семьи».[37] Термин, определяющий феномен насилия в семье, с содержательной стороны не должен выходить за рамки уголовно- и административно-наказуемого. Иначе он будет устанавливать положение, при котором возможно фактическое «разрушение классического принципа воспитания детей, заключающегося в дозволениях и запретах, убеждении и принуждении».[38]

В качестве альтернативы имеющемуся в ст. 2 ПФЗ определению можно предложить следующее: насилие в семье – это деяние, совершённое одним членом семьи против другого, являющееся административным правонарушением или преступлением.

Несовершенны и другие понятия ПФЗ: «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию», «нарушитель», о чём в полной мере сказано в откликах криминологов на тезисы доклада Анны Викторовны.

Об ущербности общей профилактики семейно-бытового насилия, предусмотренной ПФЗ. Согласно ч. 1 ст. 18 ПФЗ, общая профилактика семейно-бытового насилия в целях устранения причин и условий совершения семейно-бытового насилия включает в себя мероприятия, направленные на повышение уровня правовой грамотности граждан.

Эта криминологически неверная направленность общей профилактики, как представляется, задана заказчиками ПФЗ. За повышением уровня правовой грамотности стоит не что иное, как: 1) формирование у детей нежелания слушать родителей, подчиняться им, 2) воспитание в детях неуважительного отношения к родителям, построение между ними коммерческих отношений, 3) фактическое разрушение семьи.

Как отмечает Д.А. Шестаков, на общесоциальном уровне противодействия преступности развёртывается криминологическая политика, т.е. политика в области противодействия преступности. Государство, партии, иные политические силы, гражданское общество в целом вырабатывают стратегию реакции на преступность, облекают меры против преступлений в определённые формы.[39]

На современном этапе развития общества для противодействия семейной преступности, да и преступности в целом, необходимо: 1) пропагандировать семейные ценности; 2) ввести цензуру разлагающей общество и, соответственно, семью информации, распространяемой телевидением, радио, в интернете, кинотеатрах, театрах (!), печатных СМИ и книгах.

Как говорится: «Чисто не там, где метут, а там, где не сорят». Не нужно набирать десятки тысяч новых сотрудников правоохранительных органов, которые бы обеспечивали реализацию норм предлагаемого законопроекта («дворников»). Гораздо действеннее уволить несколько сот человек (не распространять «сорную» информацию), составляющих штат канала ТНТ, c последующим его закрытием, как средства для криминализации, морального разложения общества, в том числе, его сексуального помешательства.

А ведь именно в дисгармонии интимных супружеских отношений, по мнению Х.Д. Аликперова, скрыт один из главных факторов совершения семейных преступлений.[40] В этом видении он находит поддержку и у меня, и у других криминологов.[41]

В развитие идеи о необходимости криминализации разложения нравственности, культуры, нагнетания страхов в обществе, де-факто являющимися преступлениями против здоровья населения и общественной нравственности, хотелось бы предложить следующий состав преступления: «Действия, направленные на разложение нравственности, культуры, совершённые публично, в том числе с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть «Интернет», лицом после его привлечения к административной ответственности за аналогичное деяние в течение одного года».

Путь пророссийских олигархических сил. Понимая, что за ПФЗ стоят представители глобальной олигархической власти (ГОВ), хотелось бы увидеть от российских скоробогачей, позиционирующих себя государственниками, например, Константина Малафеева – председателя совета директоров группы компаний «Царьград», заместителя главы Всемирного русского народного собора, основателя телеканала Царьград ТВ, поддержки предложенной Д.А. Шестаковым концепции законодательства о противодействии внутрисемейным насильственным преступлениям. Лучшее слово – дело. После обсуждения на нашей беседе потенциального вреда ПФЗ желательно провести общественное обсуждение вышеуказанной концепции в целях последующего её утверждения Президентом РФ.

 

 

Л.Б. Смирнов (Санкт-Петербург, Россия).[42]

К вопросу о криминогенности законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия в РФ.

 

Предлагаемый А.В. Швабауэр для обсуждения на беседе проект Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в РФ»[43] (далее по тексту также – ПФЗ) содержит нормы, угрожающие культурным, правовым основам российской цивилизации. В случае его принятия и, соответственно, применения он будет способствовать разрушению семьи, расколет наше общество. Данный проект выгоден, прежде всего, западной цивилизации, пытающейся устранить своего геополитического конкурента – цивилизацию российскую.

В уничтожении традиционных основ нашей цивилизации, в том числе крепкой, здоровой, большой семьи, заинтересованы глобалисты, представители глобальной олигархической власти (ГОВ).[44] Они управляют «пятой» и «шестой» колоннами любого государства. Главными препятствиями на пути к достижению своей преступной цели ГОВ видит традиционные государство, экономическую систему, общественные институты, в которых главное место принадлежит семье.

Как пишет в своём сочинении «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельс, возникновение семьи, наряду с частной собственностью, привело к появлению государства. Следовательно, чтобы разрушить государство, необходимо разрушить семью и частную собственность.

Одним из способов разрушения семьи является насыщение национальных законодательных систем, в том числе и российской, через подконтрольные глобалистам структуры и учреждения, включая ООН, либеральным законодательством. Нормы так называемого международного права пишутся под диктовку западной цивилизации и отражают её особенности.

Организацией глобального наступления на российскую цивилизацию занимаются и различные фонды, в частности, Форда, Сороса, а также ведущие американские политические деятели, например, Х. Клинтон, М. Олбрайт. За продвижением законов, подобных ПФЗ, стоят НКО, иностранные агенты, получающие деньги из-за рубежа.

Фактическое навязывание «общечеловеческих ценностей» и моделей поведения осуществляется под флагом гендерных и сексуальных революций. Международное законодательство оправдывает и поощряет феминизм, гомосексуализм, однополые браки. За этими чуждыми для российской цивилизации явлениями стоит всё та же ГОВ.

Россия – крупнейшее в мире государство. Она имеет развитые систему законодательства и юридическую науку, таким образом, в опеке и контроле не нуждается. Наше законодательство содержит достаточно положений, противодействующих семейно-бытовому насилию. Следует отметить, что статистика последних лет свидетельствует об уменьшении числа правонарушений, связанных с семейно-бытовым насилием.

Предлагаемый ПФЗ необходимо отправить на комплексную экспертизу, проверить на наличие в нём угроз национальной безопасности, развитию российской цивилизации. К анализу законопроекта должны быть привлечены и юристы, и специалисты по другим отраслям знаний. Нужно определиться: «Требуется ли нам такой закон? Как он соотносится с российскими нравственностью и мировоззрением?».

В рамках криминологии закона сформулировано определение «криминогенный закон» – закон, положения которого способствуют совершению преступлений.[45] По нашему мнению, ПФЗ является таким законом. Он имеет значительное число криминогенных норм: провоцирующих семейно-бытовое насилие, усиливающих его интенсивность. Законом нарушатся презумпция невиновности.

ПФЗ, в случае его принятия, откроет дорогу таким репрессиям, что печально известные политические преступления 1930-х годов покажутся незначительными нарушениями прав человека, обусловленными обстановкой того времени.

Вмешательство государства в семейные отношения разрушает их. Многие люди просто не захотят создавать семьи, зная, что в любой момент они могут лишиться не только семьи, но и дома, и даже свободы. Мы с большим трудом отбиваемся от ювенальной юстиции. Однако она, так или иначе, проникает в наше законодательство – частями.

В ПФЗ нет чётких определений. Он разрушает классический принцип воспитания детей, заключающийся в дозволениях и запретах, убеждении и принуждении. Если закон заработает, семьи охватит массовый психоз. Обращения в правоохранительные органы будут исчисляться многими миллионами.

Для обеспечения действия закона необходимо более чем в 20 раз увеличить число сотрудников правоохранительных органов. Считаем, что нам требуется своё русско-российское право, как органичная часть нашей цивилизации.

 

 

Л.В. Сердюк Леонид Васильевич (Уфа, Россия).[46]

 

Законопроект бесперспективен. Если его когда-то и примут, он будет искусственный, формально действующий, для семьи негуманный, к сожалению, конечно. В перспективе возможна лишь так называемая «медиация» в какой-то её гуманной форме. Людей надо мирить, а не разводить с помощью закона.

 

 

Александр Николаевич Игнатов (Симферополь, Россия).[47]

 

О глубине и остроте поднимаемой Анной Викторовной темы красноречиво говорит уже название её доклада, предполагающее две плоскости дискуссии: угрозы и истоки.

1. Недостатки понятийного аппарата законопроекта заключаются не только в неопределённости термина «семейно-бытовое насилие» с точки зрения абстрактности входящего в него понятия «насилие», которое «охватывает стандартные житейские ситуации и обычные воспитательные меры», и «если исключить из определения насилия по проекту ФЗ «О профилактике семейно-бытового насилия» (далее по тексту – ПФЗ) всё то, что уже запрещено, насилием становится всё, что кому-то не нравится».[48] Вводимое законопроектом понятие «лицо, подвергшиеся семейно-бытовому насилию» также далеко не совершенно. К какой категории отнести, например, «приходящего/уходящего ухажера» матери, который с её одобрения или молчаливого согласия периодически «воспитывает» её ребенка?

2. Необходимо обратить внимание и на объективную сторону деяния, за которое ПФЗ вводит «меры профилактики», а, по сути, – ответственность. Согласно ПФЗ, «семейно-бытовое насилие» – это умышленное деяние, 1) причиняющее или 2) содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления.

Таким образом, с объективной стороны – это деяние, которым (вследствие семейно-бытового насилия) данным лицам: 1) причинены физические и (или) психические страдания и (или) имущественный вред или в отношении которых есть основания полагать, что им вследствие семейно-бытового насилия 2) могут быть причинены физические и (или) психические страдания и (или) имущественный вред

Если в результате определённого деяния кому-то причинены страдания или вред, то здесь никаких вопросов не возникает. Как и в том случае, если в результате угрозы причинения страданий или вреда в наличии реальная угроза наступления (причинения) страданий и вреда. Однако, авторы ПФЗ закладывают в содержание его ключевых понятий намного большие основания применения мер ответственности посредством формулировки «есть основания полагать, что им вследствие семейно-бытового насилия могут быть причинены».

3. Определение «лицо, подвергшиеся семейно-бытовому насилию» по своему содержанию также далеко от норм ГК РФ, СК РФ, как и дефиниция «семейно-бытовое насилие» – от сути насилия как социально-правового феномена.

4. Уважаемая Анна Викторовна указывает на то, что «истоки ПФЗ – это акты международного характера, направленные на уничтожение традиционного института семьи. Западный опыт доказывает, что предписания (ордера) массово используются для манипуляций, выселения недобросовестными женщинами мужчин (закон в ФРГ называют «молоток для ведьм»), обхода норм семейного права. Предписание становится де-факто разводом и решением о запрете общения с ребёнком. В США более 70 % предписаний (около 1 млн в год) выносят по ложным обвинениям в "насилии"».[49] С указанными утверждениями трудно спорить.

Сложно представить, какие гуманные цели можно преследовать, предусматривая ответственность (в том числе нарушающую принцип неприкосновенности собственности) за деяние, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления. К сожалению, криминогенный характер законопроекта не ограничивается только тем, что, как отмечает Анна Викторовна, «люди, оказавшись внезапно на улице, без жилья и имущества, будут спровоцированы на преступные действия. Вопреки названию, ПФЗ – провокатор преступлений».[50]

Законопроект действительно провокатор. Увидев в глазах жертвы семейно-бытового насилия желание обратиться за защитным предписанием в правоохранительные органы или суд, нарушитель, даже обладающим слабым интеллектуальным развитием, поймёт следующее. При желании в дальнейшем общаться с лицом, подвергшимся семейно-бытовому насилию, контролировать его местонахождение, продолжать совместно проживать с ним, нарушителю необходимо усилить интенсивность насилия до уровня общественной опасности, соответствующей административному правонарушению или преступлению. Как в первом случае, так и во втором: при совершении, например, побоев или истязаний, последствия могут оказаться для виновного намного «проще», чем меры, предусмотренные ПФЗ.

Стоит отметить, что подобного рода «передовая практика» законотворческих инициатив уже имела место – это уголовная ответственность за насилие в отношении близких родственников.

5. Как замечает докладчик, «с точки зрения практики: ПФЗ – простой механизм завладения чужой собственностью, почва для отобрания детей из любых семей, разлучения супругов, коррупции, провокации правового беспредела, разрушения института семьи».[51] В контексте практической реализации норм данного законопроекта в качестве предмета отдельной дискуссии можно определить проблемы реализации надзорных функций органами прокуратуры в данной сфере.

 

 

Н.А. Крайнова (Санкт-Петербург, Россия).[52]

Уголовная политика в сфере противодействия семейно-бытовому насилию или нужен ли России закон о профилактике семейного насилия?

 

Предложенная вниманию просвещённой аудитории тема беседы является несомненно актуальной, так как касается области личностных и внутрисемейных отношений, формирующих человека, влияющих на него с момента рождения до последних дней жизни. Вопросы бытового насилия, противодействия таковому – предмет тонкий, требующий внимания и чуткости ввиду определённой его «интимности». Как следствие, отсутствует возможность (а, может быть, и необходимость) формулировать чёткие, однозначные способы решения данной проблемы.

Анализируемый А.В. Швабауэр законопроект, безусловно, не выдерживает критики и должен быть переработан с учётом высказанных предложений. Следует согласиться с метким замечанием Д.А. Шестакова: «суть беды постсоветского российского законодательства в том, что оно написано по американским (США) лекалам, продиктованным, в конечном счёте, глобальной олигархической властью (ГОВ). В России конкурируют доктринальный диалектический и американо-феминистский законопроекты, регулирующие противодействие преступлениям в семье. Американский законопроект неприемлем, поскольку: 1) не направлен на предупреждение правонарушений, 2) содержит криминогенные нормы».[53]

Однако, предложенная тема побуждает к расширению границ размышлений и постановке вопросов: «А нужен ли России закон, регламентирующий вопросы предупреждения семейного насилия, либо эти отношения следует полностью регулировать не уголовно-правовыми нормами, а существующих на данный момент уголовно-правовых и административно-правовых инструментов вполне достаточно? Какова должна быть уголовная политика в сфере противодействия семейно-бытовому насилию?».

Конфликты, возникающие в семье, не являются чем-то исключительным, уникальным. Как отмечают специалисты, даже самая большая любовь между людьми рано или поздно переходит в разряд бытовых отношений и возникающих на почве отсутствия единого мнения разногласий. Каждый человек по своей природе индивидуален. Сохранение семейного равновесия, благоденствия, на наш взгляд, достигается исключительно за счёт желания и умения сторон наладить свои отношения. И вот тут-то можно говорить о том, должно ли общество и государство направлять усилия на формирование таких желаний и стремлений, заниматься нравственным воспитанием, созданием семейной личности.

Мы ещё помним те времена, когда государство уделяло большое внимание воспитанию советского человека, его моральному облику, возводя нравственные посылы в рамки государственной идеологии. Семья являлась ячейкой общества и её распад подвергался общественному (да и на государственно-партийном уровне тоже) осуждению.

В период существования СССР, как государства «социалистического типа», внутрисемейные отношения регулировались на уровне государственной политики, что, возможно, являлось чрезмерным. С распадом Союза мы получили коренные изменения во всей системе управления, в том числе и в семейной сфере. Построение отношений в семье, как и их прекращение – дело сугубо личное, не допускающее постороннего вмешательства.

Современный мир качественно изменился. По мнению специалистов-психологов, «сегодня супругов практически ничего не сдерживает: при первой же трудноразрешимой проблеме они рушат свой союз, бросаются на поиски другого партнёра, не задумываясь о том, что печальная история может повториться. В XXI веке мы имеем неутешительную статистику: половина заключённых браков распадается из-за неумения выразить свои мысли и ответить на накопившиеся друг к другу претензии».[54]

Причины семейных конфликтов многочисленны. Не последнее место по степени важности среди данных причин занимают те, о которых говорит Х.Д. Аликперов.[55] Однако означает ли это, что государству следует и дальше продолжать политику невмешательства и не регламентировать отношения на законодательном уровне, связанные с противодействием семейно-бытовому насилию, либо необходимо открыто вмешиваться в личные семейные отношения,  придавая силу закона откровенно криминогенным положениям, способствующим разрушению традиционного института семьи?

Думается, истина где-то посередине. Уголовная политика в сфере противодействия семейно-бытовому насилию должна включать и разработку отдельного закона, и принятие на уровне РФ, субъектов РФ и муниципалитетов иных мер профилактического характера.

Общественное мнение, судя по результатам проводимых опросов, склоняется к необходимости принятия отдельного нормативно-правового акта, который бы регулировал отношения в сфере противодействия семейно-бытового насилия. За таковой – 50 % респондентов.[56] Однако на вопрос «Должен ли этим актом быть закон?», по нашему мнению, следует ответить отрицательно.

Согласимся с Д.А. Шестаковым в том, что нам необходимо «подготовить не закон, а концепцию законодательства о противодействии внутрисемейным насильственным преступлениям. В ней следует закрепить принципы: 1) учёта всех сторон конфликта; 2) неучастия в международных соглашениях, базирующихся на односторонних концепциях, которые пренебрегают интересами того или другого пола; 3) неприемлемости специальных «семейных» или «противоженских» составов преступлений».[57] В дальнейшем на основе данной Концепции следует развивать и совершенствовать уголовные и административные нормы, предусматривающие ответственность за семейное насилие.

Кроме того, в Концепции необходимо закрепить положение о государственной пропаганде недопустимости семейного насилия. Таковая может осуществляться в СМИ, путём различной просветительской деятельности, разработки и реализации программ реабилитации жертв домашнего насилия, в ходе психологической работы с инициаторами семейно-насильственных конфликтов. Государству следует взять под контроль вопросы семейно-бытовых отношений, соблюдая принципы автономии семьи и недопустимости активного вмешательства государственных органов во взаимоотношения между супругами, в область родительства и воспитания детей.

 

 

А.В. Никуленко (Санкт-Петербург, Россия).[58]

 

В современной России криминальное насилие в семье является одной из наиболее важных социальных проблем. Отметим, внутрисемейное насилие в отношении детей порождает насилие среди несовершеннолетних, которые, воспринимая соответствующие стереотипы поведения, передают эту «эстафету» уже своим детям.

На наш взгляд, российской семье требуется неотложная помощь, криминотерапия – психотерапевтические меры, направленные на предупреждение преступлений.[59] Как отмечает основоположник семейной криминологии Д.А. Шестаков, семейные криминогенные факторы представляют собой социальные противоречия в частично совмещённых сферах семьи и отношений между полами, а также порождаемые этими противоречиями иные факторы криминогенной десоциализации и конфликтности.[60] Сущностью семейного конфликта является столкновение противоположных позиций членов семьи, причиной (источником) конфликта – противоречие (или противоречия) между ними.[61]

Социальную политику целесообразно осуществлять с учётом таких причин конфликтов и преступлений, как противоречия между богатыми и малообеспеченными семьями, профессиональной и семейной ролями женщины, а также коллизий в жилищной сфере, играющих в России особую криминогенную роль. Необходимо создавать условия для решения жилищных проблем, формировать фонд резервной жилой площади для расселения лиц, участвующих в криминогенном семейном конфликте, вести учёт освобождающихся в коммунальных квартирах комнат и использовать их на основании представлений органов внутренних дел (на основе материалов, собранных участковыми уполномоченными полиции).[62]

8 июня 2015 года в Общественной Палате РФ обсуждался законопроект «О предупреждении и профилактике семейно-бытового насилия». Вскоре, 28 сентября 2016 г., законопроект № 1183390-6 «О профилактике семейно-бытового насилия» был направлен в Государственную Думу РФ. В настоящее время новый проект закона – «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» – порождает горячие споры.[63]

Нам представляется, что его принятие не просто преждевременно, а губительно для семьи, семейных ценностей, декларированных в Конституции РФ. Нельзя, юридически безграмотно выделять правонарушения (преступления) семейно-бытового характера в отдельную категорию. Если субъект совершает преступление, то не важно, в отношении кого: супруга или незнакомого человека. Правовой оценки это не меняет (или, по крайней мере, не должно менять).

Ознакомившись с текстом законопроекта, мы в очередной раз задаёмся вопросами: «Готовы ли мы к вмешательству органов социальной защиты и/или полиции в семейно-бытовой конфликт? Возможно ли нам открыть двери своего дома, холодильника для проверки бытовых условий, наличия еды для ребёнка? Сможем ли мы отказаться от своего права на воспитание детей, в том числе, путём ограничения некоторых свобод ребёнка (запрет на прогулки, компьютерные игры)?».[64]

На наш взгляд, ответы очевидны. Возможным последствием принятия данного закона может стать только ещё больший кризис семьи, когда любые формы проявления «насилия» будут либо тщательно скрываться, либо подвергаться широкой огласке – в зависимости от умысла и целей «потерпевшей» стороны.

Кстати, интересен опыт американского законодателя. Так, УК штата Нью-Йорк разрешает родителю, опекуну или другому лицу, на которое возложены обязанности осуществления заботы и надзора в отношении другого лица, не достигшего 21 года, или недееспособного, применять не смертельную физическую силу тогда и в такой степени, когда и насколько, как оно разумно полагает, это необходимо для поддержания дисциплины и благополучия такого лица.

Хотя в некоторых странах такие деяния караются по закону. Вспомним, например, случай почти десятилетней давности, не потерявший актуальности и сегодня. «Роберт Ранталу, имеющий российско-финское гражданство, 4 февраля 2010 г. оказался в приюте после того, как пожаловался в школе, что мама шлёпнула его по попе, и сказала, что он может уехать в Россию. Органы социальной опеки города Турку приняли решение о лишении родительских прав и запрете общаться матери, гражданки России Инги Ранталу, с семилетним сыном. Опекунства над ребёнком был лишён и её муж – финн по национальности. Власти Финляндии обозначили в качестве причины принятого решения наличие фактов жестокого обращения с ребёнком со стороны родителей».^[65]

Таким образом, поднимаемая Анной Викторовной Швабауэр проблема не только не утрачивает своей актуальности, но становится всё более злободневной. Она касается всех граждан, заслуживает обсуждения на уровне как научного (прежде всего, юридического) сообщества, так и в масштабах всей страны.

 

 

А.В. Петровский (Краснодар, Россия).[66]

 

Отрадно, что Анна Викторовна продолжает полемику, которая ведётся вокруг проекта Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в РФ» (далее по тексту – ПФЗ). Его разработка проходила в закрытом режиме, без привлечения специалистов-криминологов, без учёта концептуальных отечественных теоретических предложений, выработанных в рамках семейной криминологии, а также исследований по насилию в семье. Сам проект изредка обсуждается на государственных радио и телевидении, что собственно не удивительно, потому что мест для дискуссий, за редким исключением, фактически не осталось.

Только в одном можно согласиться с разработчиками ПФЗ: семейное насилие – это огромная социальная проблема, являющаяся причиной совершения порядка 60 % всех тяжких и особо тяжких преступлений против жизни и здоровья. Однако решать её надо обдуманно, опираясь на научные достижения.

Говорить об истоках и источниках ПФЗ сложно. Однако, изучение указанного проекта показывает, что он является попыткой включения некой совокупности норм зарубежного профилактического законодательства в российское. Представляется, что разработчики законопроекта, набрав в поисковике Google словосочетание «domestic violence» дальше первой поисковой страницы двигаться не стали и все необходимые определения, меры защиты и профилактические формы воздействия выбрали на следующих сайтах: https://www.thehotline.org/, https://www.helpguide.org/articles/abuse/domestic-violence-and-abuse.htm, https://ncadv.org/learn-more.

Авторы законопроекта не учли, что любой зарубежный превентивный нормативный правовой акт изначально основывается на эмпирических исследованиях, которые проводятся не один год. Далее проект апробируется на территории одного или нескольких регионов (муниципалитетов) и только потом принимается законодательным органом. Грубое насаждение англо-американской модели предупреждения семейного насилия трудно реализуемо, в том числе потому, что правоохранительная и судебная системы российских регионов ментально к этому не готовы.

Рассуждая об истоках ПФЗ, хочется обратить внимание на отсутствие системности, о которой разработчики законопроекта неоднократно упоминают. Авторы постоянно дублируют полномочия субъектов разных ветвей власти, наделяя органы муниципального самоуправления и общественные организации несвойственными им полномочиями.

Подробно прописывая полномочия и основания применения мер (форм) профилактического воздействия, права и обязанности субъектов профилактики, авторы ПФЗ даже не упоминают о правах и гарантиях для лиц, которые будут подвергнуты принудительным превентивным мерам!

Ознакомившись с тезисами доклада А.В. Швабауэр, хочется отметить, что Анна Викторовна чётко определила проблемные аспекты ПФЗ, в том числе, в части неопределённости его понятийного аппарата (физическое насилие, психологическое насилие, сексуальное насилие). Эта неясность в будущем станет основанием для постановки на профилактический учёт, установления профилактического надзора, возбуждения производства о вынесении судебного защитного предписания, обжалования защитных предписаний, вынесенных сотрудниками МВД или судом в соответствии с Кодексом административного судопроизводства РФ.

Также данная недоработка станет причиной необоснованного применения мер профилактического воздействия и привлечения к административной ответственности. Поэтому конструктивно сложные и объёмные определения «физическое насилие», «психологическое насилие», «сексуальное насилие», «экономическое насилие» требуют уточнения (доработки) с учётом уголовно- и административно-правового опыта, эмпирических исследований и криминологических практик, сложившихся в регионах.

Чтобы предлагаемым мерам индивидуальной профилактики не была уготована участь некоторых недействующих видов наказания, авторам законопроекта необходимо подумать о вопросах практической реализации предлагаемых ими превентивных мер.

Реализация защитного предписания предполагает запреты на: 1) преследование пострадавшего нарушителем, 2) использование нарушителем любого оружия. Как исключить преследование (согласно предлагаемого ПФЗ определения), если нарушитель и жертва проживают в одной квартире или комнате? Как процессуально подтверждать факт преследования? Нужны ли будут показания свидетелей, аудио- и видеоматериалы, либо хватит показаний потерпевшей стороны? Будет ли установлен норматив времени прибытия полиции для подтверждения факта преследования?

Представляется, что исключить возможность преследования одного лица другим возможно только путём удаления пострадавшего из места постоянного проживания! Для этого необходимо обустроить специальные жилые помещения для временного проживания пострадавших от домашнего насилия. Согласно положительному зарубежному опыту, пострадавшие от домашнего насилия могут проживать в жилых помещениях длительное время, получать за счёт государства (регионов, муниципалитетов) питание, одежду, бесплатную юридическую помощь. Любые иные формы принудительного лишения одной стороной другой права на жильё приведут только к росту числа причинений вреда здоровью различной тяжести и семейно-бытовых убийств.

В соответствии с предполагаемыми профилактическими мерами, лицо, в отношении которого вынесено защитное предписание, утрачивает право пользоваться оружием, т.е. оно будет обязано сдать его на хранение в МВД, следовательно, утратит возможность использовать его для охоты или самообороны. Это не совсем справедливо, потому что лицо будет необоснованно лишено гражданского права.

Для практического применения специализированных психологических программ надо решить следующие вопросы: 1) определиться с реальным количеством практикующих специалистов-психологов в регионах России, способных реализовывать данные программы; 2) конкретизировать вид образования, которое должны иметь данные психологи: медицинское или гуманитарное; 3) обустроить кабинеты (помещения) психологической помощи (воздействия).

Замечаний и вопросов к положениям, изложенным в проекте Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в РФ», много, поэтому крайне актуально обсудить их с научным сообществом.

 

 

Н.И. Пишикина (Санкт-Петербург, Россия). [67]

Быть или не быть закону о профилактике семейного насилия?

 

Применение насилия – проблема международная. Им не брезгуют ни люди, ни различные государства. В нашей стране насилие применяется почти во всех сферах: начиная с политической и заканчивая социальной. Что касается семейно-бытового насилия, то оно было, есть и, скорее всего, никуда не исчезнет. Вопросы в том, насколько велика его интенсивность и каковы формы?

Внесению в Совет Федерации РФ обсуждаемого на беседе в Клубе проекта Федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» (далее по тексту также – ПФЗ) предшествовала деятельность рабочих групп, в которые входили представители от Совета Федерации РФ, Государственной Думы РФ, президентского Совета по правам человека (прежнего состава), а также судьи Конституционного Суда РФ, представители Следственного комитета РФ и общественные деятели. В числе последних – адвокат Мари Давтян, создатель сети взаимопомощи для женщин «# ТыНеОдна» («Проект W») Алёна Попова. Как видим, состав разработчиков довольно серьёзный, и для этого должны быть веские основания.

Давайте вспомним наиболее резонансные случаи насилия в семье за последние годы. Это дело Дмитрия Грачёва, который в декабре 2017 года, на почве ревности поссорившись с женой Маргаритой Грачёвой, отвёз её в лес и отрубил ей кисти обеих рук. Затем доставил женщину в больницу, а сам явился в полицию и написал явку с повинной. 27 июля 2018 года сёстры Кристина, Ангелина и Мария Хачатурян, находясь в квартире, где они проживали со своим отцом, убили его, нанеся ему множественные удары ножом. 9 ноября 2019 года доцент исторического факультета СПбГУ Олег Соколов убил свою аспирантку-сожительницу Анастасию Ещенко, труп которой расчленил.

Нельзя оставить без внимания и тот факт, что в июле 2019 года Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) объединил жалобы Натальи Туниковой, Маргариты Грачёвой, Елены Гершман и Ирины Петраковой в дело «Туникова против России». Все женщины серьёзно пострадали от своих мужей. В рамках рассмотрения дела эксперты ЕСПЧ направили российскому правительству вопросы по поводу проблемы домашнего насилия в России.[68]

В октябре 2019 года Минюстом РФ были даны ответы на заданные вопросы. В частности, сообщалось, что «российское государство полностью выполнило обязательства по созданию законодательной базы, эффективно решающей проблему домашнего насилия; нет необходимости в принятии конкретных нормативных актов, касающихся явления насилия в семье, до тех пор, пока существующие средства правовой защиты такого же характера остаются эффективными. Законодательство РФ полностью соответствует семейно-охранительному подходу, согласно которому чрезмерное вмешательство государства в частную и семейную жизнь нарушает право личности на неприкосновенность частной жизни, препятствует мирному урегулированию конфликтных ситуаций с обидчиком, способствующему сохранению отношений в семье, не оставляя этот вопрос на усмотрение органов государственной власти.[69]

В рамках обсуждения ПФЗ необходимо напомнить о том, что 7 февраля 2017 года Президентом России был подписан Федеральный закон о внесении изменений в ст. 116 Уголовного кодекса РФ (УК РФ).[70] В результате чего нанесение побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в статье 115 УК РФ, в отношении близких лиц было исключено из диспозиции ст. 116 УК РФ. Ранее включение в ст. 116 УК РФ формулировки «в отношении близких лиц» справедливо критиковалось криминологами.[71]

Учитывая позицию представителей власти, можно сделать вывод о том, что семейное насилие в России не является серьёзной проблемой. Тем не менее, проект закона против семейного насилия внесён в Совет Федерации. ПФЗ имеет две важные составляющие – нормативно-правовую и психологическую. Остановимся на первой из них.

Напомним, 28 сентября 2016 года в Государственную Думу РФ уже вносился подобный законопроект – № 1183 390-6 «О профилактике семейно-бытового насилия». Его инициаторами выступили депутат Государственной Думы С.Ш. Мурзабаева и член Совета Федерации А.В. Беляков.[72] Законопроект был отклонён по причине его «нестыковки» с действующим законодательством: отдельные положения проекта противоречили Семейному кодексу РФ и Конституции РФ, а другие, по сути, дублировали существующие нормы.

29 ноября 2019 года ПФЗ был размещён на сайте Совета Федерации для обсуждения, которое длилось две недели. В итоге поступило 11 186 комментариев, отражающих различные точки зрения. Их изучение позволило прийти к выводу, что подавляющее большинство людей, высказавших свою позицию, отрицает необходимость принятия закона о профилактике семейно-бытового насилия. При этом основная масса таковых – это женщины. Отрадно, что достаточно много комментариев имеет развёрнутую и вполне юридически обоснованную форму.[73] Значительно меньше комментариев в поддержку законопроекта, но в них всегда присутствуют указания на недостатки, требующие устранения.[74]

Нет смысла вновь перечислять те права участников семейно-бытовых конфликтов, которые могут быть нарушены в случае принятия ПФЗ, поскольку об этом подробно говорится в тезисах доклада А.В. Швабауэр,[75] и комментариях на сайте Совета Федерации.[76]

Однако несколько замечаний всё же сделать необходимо. Во-первых, разработчики ПФЗ, которые должны являться профессионалами своего дела, с удивительной точностью повторили ошибки составителей предыдущего законопроекта – 2016 года. Более того, внимательное знакомство с законопроектом 2016 года позволяет сказать, что он составлен юридически грамотнее.

Во-вторых, исключая деяния, относящиеся к преступлениям и административным правонарушениям, в качестве оснований для принятия законопроекта его разработчики приводят данные именно уголовно-правовой статистики. При этом не представлено данных статистики медицинских организаций, учреждений специализированного социального обслуживания: кризисных центров, социальных гостиниц, приютов, центров социальной помощи семье и детям, психолого-педагогической помощи населению, экстренной психологической помощи. Иначе говоря, отсутствует информация о деятельности тех субъектов, через которые, по смыслу законопроекта, как раз и проходят жертвы семейно-бытового насилия. Материалы же данных организаций, в данном случае, имеют важнейшее значение, поскольку в них речь идёт о количестве пострадавших лиц, причинах их обращения, нахождения в данных учреждениях, оценке сложившейся ситуации в семейно-бытовой сфере.

В-третьих, если внимательно посмотреть на доводы разработчиков ПФЗ в части необходимости принятия нового закона, то чаще всего они ссылаются не на отсутствие специальных норм, полномочий у каких-либо специализированных субъектов для разрешения семейно-бытовых конфликтов, а на равнодушие, непрофессионализм, халатность должностных лиц и работников, уполномоченных совершать необходимые действия при семейно-бытовом конфликте.

Вряд ли дополнительный закон что-то изменит. Это понятно и не специалистам. Так, например, Юлия Викторовна Осинина – одна из участниц обсуждения законопроекта – написала следующее: «я полагаю нужным составление дополнительной инструкции или разъяснений для органов полиции, опеки и т.д., где будут классифицированы возможные ситуации и перечислены применимые в таких случаях нормы. Также необходимо усилить борьбу с основными причинами семейных конфликтов: алкоголизмом, наркоманией, стеснёнными условиями проживания, бедностью, низким уровнем культуры и образования, отсутствием здорового и культурного досуга в провинции».[77]

В-четвёртых, по сути разработчики ПФЗ ничего нового не предлагают для профилактики семейно-бытового насилия. Во многих статьях прямо ссылаются на уже имеющиеся правовые акты. Новацией можно считать лишь вынесение защитного предписания, оформляемого должностным лицом органа внутренних дел, судебного защитного предписания, выносимого судьёй. Но для применения данной меры не обязательно принимать отдельный закон, можно дополнить действующие акты, регламентирующие деятельность соответствующих субъектов.

Таким образом, нормативно-правовая составляющая ПФЗ вызывает множество вопросов и замечаний. Следовательно, говорить о принятии закона рано.

 

 

 

Ждём Ваши отклики на доклад.

Вы можете присылать их на адрес электронной почты Клуба: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.

 

 

Фотопредставление беседы Вы можете найти в фотоальбоме Клуба.