ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КРИМИНОЛОГИЯ В СРАВНЕНИИ

27 сентября 2019 года международная беседа «ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КРИМИНОЛОГИЯ В СРАВНЕНИИ».

Доктор юридических наук, профессор Бернского университета Карл-Людвиг Кунц (Берн, Швейцария) представил русское издание своего учебника «Введение в криминологическое мышление».

Беседу вёл заместитель президента Клуба А.П. Данилов.

На беседу собрались криминологи из Берна (Швейцария), Санкт-Петербурга (Россия), Таллина (Эстония), Фехта (ФРГ).

59 студентов вузов (РГПУ им. А.И. Герцена: Д.Д. Искандарова, М.В. Лихобабина – все 1-й курс магистратуры, К.Ю. Жмейдо, М.А. Иванова, Р.Н. Исмайылов, Ю.С. Кузьменко, Л.Б. Рудакова, О.Е. Саунина, О.А. Стадникова, С.Э. Ширинова – все 2-й курс магистратуры, А.А. Деткова, А.С. Егорова, Э.Р. Зиганшина, Е.А. Лалетина – 3-й курс бакалавриата, Р.Н. Бабаев, Е.А. Белкина, Е.В. Белоусова, Е.Е. Егельский, Р.Р. Зиатдинов, К.А. Ковинька, П.А. Малыгин, С.С. Митрохин, А.А. Парыгин, О.В. Прокудина, К.В. Рыжкова, Шурмалёва – 4-й курс бакалавриата; СПбГЭУ: У.С. Ашихмина, Е.В. Вещина, А. Крот, Л.А. Мелоян, А.Е. Мелузова, М. Секретарёва, П.А. Фоменко; Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого: Н.Г. Смирнова – 2-й курс; Санкт-Петербургский институт (филиал) ВГУЮ (РПА Минюста России): В.Н. Васильченко, А.В. Виноградова, А.И. Тальянов – все 1-й курс; И.Р. Виноградов, К.В. Клименко; Санкт-Петербургский юридический институт (филиал) Университета прокуратуры Российской Федерации: И.Н. Воскресенский, А.А. Дальхеев, Е.М. Калинина, А.А. Линова, О.А. Лямкевич, И.В. Маратканов, С.Л. Онучина, В.В. Радов, П.С. Сватковская, В.А. Солодилов, И.В. Таранцов, Я.А. Хворостяная, А.И. Хасашина, А.С. Хучшов; Санкт-Петербургский государственный морской технический университет: А.А. Бойцова, В. Котова, А. Мильченко, Д. Митько, С. Панькин, Д. Трофеенкова).

7 гостей (писатель Н.В. Кофырин; переводчик А.П. Батаев; специалист Комитета по общественной безопасности и информации Администрации Сосновоборского городского округа ЛО С.В. Янкин; Коллегия адвокатов «Курбанов и партнёры»: Д.А. Мухин; ХКО «Хутор Константиновский»: А.Г. Немыкина; А.В. Суховеев; адвокат А.В. Савченков).

1 аспирант (РГПУ им. А.И. Герцена: И.А. Расулов).

5 адъюнктов (Санкт-Петербургский университет МВД России: А.И. Антипов, Н.Г. Григорян, Е.А. Маркова – все 2-й курс, О.Н. Абакумова, А.Д. Рубан – все 3-й курс);

1 соискатель (РГПУ им. А.И. Герцена: Е.В. Патрушев).

4 преподавателя (Санкт-Петербургский государственный экономический университет: А.А. Григорьева, И.В. Мезенцев; Санкт-Петербургский государственный морской технический университет: С.В. Игнатенко, Е.И. Пономаренко).

1 кандидат психологических наук (ООО «Многопрофильное предприятие „ЭЛСИС“»: Я.Н. Николаенко).

1 кандидат социологических наук (В.В. Гольберт).

12 кандидатов юридических наук (РГПУ им. А.И. Герцена: А.П. Данилов, Санкт-Петербургский государственный экономический университет: О.А. Чабукиани; Санкт-Петербургский университет МВД России: В.С. Харламов; Санкт-Петербургский военный институт войск национальной гвардии Российской Федерации: Н.А. Петухов; Филиал ВНИИ МВД России по Северо-Западному федеральному округу: К.А. Красикова; ООО «Многопрофильное предприятие „ЭЛСИС“»: Г.В. Зазулин; Университет Фехта: О.А. Зигмунт; Северо-Западный институт управления РАНХиГС: Т.Н. Дронова, Н.И. Пишикина; Санкт-Петербургский институт (филиал) ВГУЮ (РПА Минюста России): К.А. Краснова; В.П. Кутина).

1 доктор медицинских наук (Государственный университет морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова: Л.Н. Галанкин).

10 докторов юридических наук (РГПУ им. А.И. Герцена: Я.И. Гилинский, С.У. Дикаев, С.Ф. Милюков, Л.Б. Смирнов, И.Л. Честнов; Санкт-Петербургский университет МВД России: Л.В. Готчина; Санкт-Петербургский юридический институт (филиал) Университета прокуратуры Российской Федерации: Р.Д. Шарапов; Н.А. Исаев; А. Лепс), среди которых 1 заслуженный деятель науки РФ (РГПУ им. А.И. Герцена: Д.А. Шестаков).

В обсуждении доклада участ вовали: Я.И. Гилинский, О.А. Зигмунт, Г.В. Зазулин, Н.А. Исаев, А. Лепс, С.Ф. Милюков, Д.А. Шестаков.

Выжимки из докладов и поступивших откликов.

Выжимка из основного доклада.

К.-Л. Кунц[1]

Криминология и борьба с преступностью (Германия, Австрия, Швейцария).

1.            Значение криминологии по сравнению с другими дисциплинами в немецкоязычных странах не слишком велико, в том числе и для практики контроля в отношении преступности. Университетское преступностиведение подразделяется на три учебных направления:

a. Теоретически мало заинтересованные преподаватели уголовного права используют криминологию только случайно, без собственных исследований.

b. Исследователи-эмпирики хлопочут о научной продукции для обоснованного ориентирования уголовного права на доказанную эффективность специальной превенции. При этом отчасти они запутываются в производстве знаний ради знаний.

Тем не менее, внушительное множество исследований подталкивает климат криминальной политики к умеренной, довольно сдержанно применяемой уголовно-правовой практике, нацеленной на действенность и санкции.

c. Социально-критическое направление понимает преступность не как действие, но как правонарушение, чьи адресаты и содержание определяются государством и экономическими силами.  В области уголовной политики предлагается нереалистичное уголовно-правовое невмешательство.

2.            Вне второй группы исследователей, криминология стала академической. Она претерпевает рефлексию своих теоретических дебатов.

a.            В качестве общих черт немецкоязычной криминологии можно указать: криминологическая тематика затрагивает не только преступность, но вопрос преступления в широком смысле.

b.            Эта область понимает себя как эмпирическую науку (в противоположность нормативному уголовному праву), где предпринимаются как количественное, так и качественное исследование.

c.             Криминология видит преступность через очки иных действующих в обществе лиц. Она может надевать разные очки и изучать преступность с точки зрения не обеспеченного безопасностью населения, средств массовой информации, выборочно через призму криминальной статистики, исследования латентности преступности…

d.            Криминология претендует быть автономной в отношении уголовно-правовой практики и в то же время оказывать влияние на эту практику.

e.            Провозглашается мягкая уголовная политика. Связь между более высоким наказанием и снижением преступности отрицается.

f.             Такие криминологические подходы, как «теории недееспособности», «разбитых окон» или «нулевой терпимости» подвергаются критике. Превентивная борьба с преступностью, которая ведёт к ограничению классических личных свобод даже лиц, не причастных к преступлению, рассматривается критически. Смысл частичной приватизации ранее государственных задач по борьбе с преступностью посредством агрессивной самозащиты, частных телохранителей или частных тюрем ставится под сомнение. Тенденции к враждебному уголовному праву отвергаются.

3.            Немецкоязычная криминология методологически разнообразна. В области уголовной политики, она преследует цель снизить жёсткость санкций до того, что безусловно необходимо.

4.            Подвергаются критике «общество безопасности» с его ненасытными устремлениями без оглядки на достижения правового и социального государства и соответствующие этим устремлениям превентивные уголовно-правовые меры.

5.            Криминология и (в известной мере) практика уголовного права в настоящее время пока успешно защищается от популистских призывов к жёсткости наказания. Санкционная практика в немецкоязычных странах довольно умеренная в международном сравнении. Цель ресоциализации, по меньшей мере, на словах, имеет высокое значение.

6.             Исполнительные меры, особо превентивное заключение (Sicherungsverwahrung), осуществляемые посредством фактически очень длительного заключения и редкого освобождения, выливаются в большую проблему. Это требует более пристального внимания науки.

7.            Немецкоязычные нации, очевидно, отличаются от России в практике санкций большей мягкостью наказания. Академическая криминология, напротив, имеет сходство в обоих регионах.

Д.А. Шестаков[2]

Ещё раз о фикции порождения преступления законом

(к развитию преступностиведческой теории в связи с учебником Карла-Людвига Кунца).[3]

Давнее приобретение. Уже больше четверти века тому назад в книжном магазине «Ромбах» на Бертольдштрассе в германском Фрайбурге я купил швейцарский учебник профессора К.-Л. Кунца по криминологии в красном переплёте. Учебник снабжён подзаголовком «Основа». В книге заострено внимание на общей преступностиведческой^[4] теории. Это мне по вкусу.

Учебник профессора Кунца теперь на русском языке в несколько переработанном виде именуется: «Введение в криминологическое мышление». По мнению автора учебника, преступностиведение находится в плену силового поля: между научной автономией и практической пользой.[5] Сам Кунц, как явствует из его учебника, склонен к углублению в теорию.

Состояние теоретической криминологии Кунц оценивает сдержанно. В преступностиведческих учениях он усматривает только фрагменты универсального объяснения генезиса преступности. Они – не теории преступности, а необходимые эвристические помощники для нашего представления о преступности или моделирующие подходы с ограниченной перспективой и радиусом действия.[6]

Теоретический центр тяжести учебника Кунца ощущается мной в определении соотношения нормативного и криминологического пониманий преступления. Данное преступностиведческое направление именуется также конститутивным, постмодернистским или конструктивистским учением. Последнее название представляется мне наиболее подходящим – криминологический конструктивизм, кримкон. Будем здесь его придерживаться. Что касается российского преступностиведения, то и здесь, надо сказать, очевидно присутствие кримкона,[7] но лишь как одной из двух составляющих осмысления явления преступности. Имеются в виду нормативная (правовая) и криминологическая (социологическая) составляющие.^[8]

Участникам обсуждения учебника на беседе в Клубе я бы предложил сосредоточить внимание на изложении уважаемым гостем, профессором Карлом-Людвогом Кунцем, этого небесспорного учения. Как заявлено в заглавии сего моего выступления, для нас важно движение преступностиведческой мысли от фикции порождения преступления законом к реальности преступного законодательства.

Страх, «безопасность», двунаправленная американская модель и ослабление социальной политики. В обсуждаемом учебнике уделено внимание уголовной политике. В нём констатируется отступление неолиберальной криминологии от человеколюбивых веяний. Нынешнее преступностиведение, отмечает Кунц, содержит такое рассуждение: «Поскольку преступник лично ответствен за преступления, то социальная поддержка преступников неуместна. Некоторые постмодернистские преступностиведы, такие как американец Рихард Познер, находят исходящее от государства наказание в принципе полезным и оправданным, разрешённым ответом на преступность».^[9]

Со своей стороны, замечу: в этом веянии действительно есть что-то новенькое, я бы сказал постлиберальное. Оно противоречит всемирно-исторической тенденции к смягчению репрессии, отрицает её.

Кунц свидетельствует, что во взглядах криминологов утрачивается значимость социальной политики и ресоциализации преступников. Как он пишет, новая уголовная политика позднего модерна в основе отличается от уголовной политики до 1980-х годов. В Западной Европе благотворительность и придание однородности культуре теряют популярность, в связи с чем возникают сомнения в целесообразности финансирования социальной политики. Радикально произведённые в США изменения односторонне штампуют во всём мире стиль уголовной политики позднего модерна. А сама эта политика содействует продвижению неолиберальных представлений, в русле которых она преподносит стратегию одоления преступности и страхов перед ней. Уголовная политика США, принимается в качестве модели перестройки государства и общества на неолиберальные максимы.^[10]

По мнению автора учебника, государственная монополия на безопасность была нарушена в пользу принятия собственных мер безопасности, для открытия рынка с негосударственными структурами, обеспечивающими безопасность. Уголовная политика переместила свой центр тяжести с социально-политического и ресоциализирующего вмешательства на ситуативное осложнение самой возможности совершения преступлений.[11]

Возникает, однако, вопрос – как эти констатации Кунца связаны с кримконом, преподнесённым в учебнике в виде основы современного преступностиведческого мышления? Или конструктивистская теория, с одной стороны, и осмысление конкретных проявлений преступности, различных её форм и видов, с другой стороны, в «новом криминологическом мышлении» никак между собой не сообщаются?

Сопоставляя же оценку уголовной политики, даваемую немецкоязычным преступностиведением с тем, что происходит в России, вкратце скажем следующее. И у нас имеет место критика навязанной через советчиков («экспертов») из США так называемой двунаправленной реформы уголовного законодательства,^[12] чрезвычайно ужесточившей систему наказаний по сравнению с советским временем.^[13] Развёрнуто, главным образом, в Санкт-Петербургском международном криминологическом клубе рассмотрение коллизии между уголовным правом и «правом безопасности» с оригинальным видением возможностей по преодолению этого столкновения.^[14] 

От «постмодернизма» к постлиберализму в преступностиведении. В обсуждаемом учебнике особенно привлекает его особенность, а именно его теоретическая направленность. Его суть не криминолого-социологическая, но криминолого-философская. Учебник даёт пищу для обсуждения специалистами.

Вместе с тем, к автору возникает ряд вопросов. В книге недостаточно разграничены такие ключевые для преступностиведения явления, как «преступление» и «преступность». Их понятия вообще не предложены автором учебника. А хотелось бы на сей счёт получить его разъяснения.

Кроме того, швейцарским криминологом очевидно нарушено равновесие между преступностиведческим (per se) и юридическим (de jure) понятиями преступления в сторону понятия юридического.

Сведение «преступностиведческого мышления» к конструктивистскому его направлению едва ли можно признать обоснованным. Кримкон – только часть преступностиведения, охватываемая (в моём представлении) криминологией закона. Едва ли он может претендовать на описание предмета науки о преступности. 

Значение криминологического конструктивизма мне видится в том, что он показывает зависимость официальной статистики преступности от уголовного законодательства. Из уголовной статистики общество получает картину, которая не отражает действительного многоуровневого строения преступности. Нужно обращать внимание человечества – и, прежде всего, преступностиведов – на очень существенное различие между полицейскими сведениями и подлинной преступностью. Кримкон может послужить дополнительным доводом для более глубоко показа и разъяснения преступности, в особенности её государственно-олигархических слоёв.

Значение же криминологического понятия преступления состоит в создании научной основы для расширения предмета преступностиведения за счёт включения в него некриминализированных, но подлежащих криминализации деяний. Согласись, читатель, не лукавя, что это важно…

Мне думается, что одной из важнейших задач теоретической криминологии (общего преступностиведческой учения) является осмысление современной глобальной преступной угрозы человечеству и планетарных сил, её воспроизводящих, в основе которых, согласно моим представлениям, лежит глобальная олигархическая власть (ГОВ). Этому животрепещущему вопросу в учебнике не оказано должного внимания.

В моём видении предмет общей кримтеории составляют теория преступности (человека и общества) и теория противодействие преступности.

Преступность как свойство воспроизводить зло включат в себя 1) преступления как предусмотренные, так и не предусмотренные законом во всём их многообразии, 2) преступное множество (массу) преступлений, обладающее строением, которое не сводится к свойствам преступлений, 3) причинный комплекс.[15]

В разделе противодействия преступности, естественно, изучаются правовые меры: уголовно-правовые и криминологические. В 1990-х годах в научный оборот вошло понятие криминологического законодательства, теперь поставлен вопрос о разработке единого законодательства о противодействии преступности.

В заключение вернёмся к вопросу о «конструировании преступлений». Законодательное конструирование должно и впредь осмысляться криминологией закона для того, чтобы: 1) оценивать обоснованность (или необоснованность) уголовных запретов, 2) выстраивать и уточнять статистическую картину зарегистрированных преступлений.

Дальнейшее развитие теории предполагает освоение ею математических методов отображения глубинных слоёв преступности с учётом не только скрытых (латентных) преступлений, но, конечно, и преступлений в криминологическом смысле.

Не случайно в моём определении преступности среди её признаков я называю «количественную выражаемость («интерпретируемость»).

К проблемам, связанным с кримконом, относятся также преступное законодательство, понятие которого быстро входит в оборот. Преступно оно не потому, что в 2001 году я его так назвал,[16] а потому что оно представляет для человека и общества значительное зло, безотносительно к признанию или непризнанию такого деяния в качестве преступления законом. Появление же научного представления о преступном законодательстве вывело преступностиведческое учение на постановку вопроса о новом международном уголовном суде по образу судов конституционных.

Х.Д. Аликперов[17]

Современная криминология в трактовке профессора Кунца.

С большим интересом я ознакомился как с тезисами выступления доктора юридических наук, профессора Бернского университета Карла-Людвига Кунца (Берн, Швейцария), так и с его прекрасной монографией «Введение в криминологическое мышление», рукопись которой направил мне мой добрый и мудрый друг - профессор Д.А. Шестаков.

По завершении прочтения этого фундаментального труда у меня сложилось впечатление, что это не просто новая книга по криминологии, а, скорее, фундаментальное произведение о философии криминологии и одновременно энциклопедия, охватывающая необъятные горизонты тернистого генезиса преступления и наказания. Поэтому, представляется, что название книги не в полной мере отражает всю глубину и масштабность ее содержания, которое куда более богаче и разнообразнее, чем введение в криминологическое мышление. И хотя это великолепное произведение Карла-Людвига Кунца и заставляет читателя глубоко задуматься и искать ответы на многие сложнейшие вопросы современной криминологии, которые содержатся в книге, архитектоника предмета этого многоуровневого исследования и его содержание выходят далеко за ограниченные пределы научного произведения, написанного в форме введения.

Книга отличается высокой читабельностью (за это спасибо переводчику) и информативностью, увлекательным экскурсом в историю становления и развития криминологии, написана в гуманистической тональности, sine ira et studio («без гнева и пристрастия»).

В процессе её прочтения как-то незаметно, исподволь, читатель настраивается мыслить масштабно, вникать в суть анализируемых в ней проблем, по-новому взглянуть на сложившиеся стереотипы в криминологии и уголовном праве по вопросам преступления и наказания. При этом чем больше углубляешься в суть неординарных суждений автора, тем чаще приходится прибегать к помощи различных литературных источников, так как испытываешь недостаток в собственных познаниях для прозрения глубинных пластов авторской мысли, открывающих читателю новые грани онтологии преступности.

Отрадно, что работа свободна от силлогистики и линейных суждений, избитых формулировок и просторных рассуждений по мелким вопросам. В ней удачно сочетаются глубокий анализ сложного теоретического материала с высокой юридической культурой, строгий подход к изложению авторской позиции с корректным, точнее джентльменским тоном полемики с другими исследователями, к трудам которых он обращается в своём исследовании.

Всё это свидетельствует не только о безупречной правовой культуре и высокой научной этике профессора К-Л. Кунца, но и о невероятных масштабах его эрудиции.

Книга отличается ненавязчивостью, солидной фактологической и эмпирической базой исследования. В ней широко представлены труды выдающихся криминологов и философов, социологов и генетиков древности и современности, достаточно адекватно, а главное – ясно изложены их взгляды по обсуждаемым проблемам. Наряду с этим автор затронул и широкий пласт биологических и социологических, психологических и психофизиологических проб­лем преступности, что само по себе весьма важно для дальнейшего приращения учений о преступности.

Системность, масштабность и ретроспективный подход к избранной проблеме дали возможность автору, с одной стороны, актуализировать разработанные ранее доктрины с точки зрения современных подходов к проблемам преступления и наказания, а с другой – выявить комплекс новых проблем в теории криминологии и предложить пути их решения.

Учитывая это, крайне сложно в ограниченных рамках отклика проанализировать все те ценные для науки криминологии теоретические конструкции, концептуальные выводы и крайне интересные идеи, которыми насыщена книга профессора К-Л. Кунца.

Поэтому я кратко остановлюсь лишь на двух из многочисленных вопросов, которые возникли у меня при прочтении этого фундаментального произведения.

Первый. Автор утверждает, что «преступность есть продукт общества и выражает то или иное его культурное отношение к чему бы то ни было. Общество является той инстанцией, которая вырабатывает преступность» (с. 22).

Между тем объяснение преступления исключительно, как социального конструкта, давно развеяно в криминологии и не воспринимается как «satis constat», так как, во-первых, по сей день в теории криминологии нет вразумительных ответов на вопрос о происхождении преступления (преступности), с чем и сам автор согласен (с. 82).

Во-вторых, наряду с преступлениями, порождёнными обществом (законодателем), существуют и естественные преступления (к примеру, убийство из корыстных побуждений, кража с целью обогащения, изнасилование и т.д.), которые известны с момента сотворения человека (вспомним, к примеру, умышленное убийство Авеля из корыстных побуждений своим братом Каином).

Причём, естественные преступления как природная данность не зависят от методологического либо нормативного подхода и субъективной позиции познающего, так как есть действия, которые сами по себе были, являются и останутся надолго преступными безотносительно того, совершены ли они на территории государства или в первобытнообщинном строе, признаны ли они обществом на законодательном уровне или нет.

На мой взгляд, преступление как негативный и порицаемый обществом индивидуальный поведенческий акт:

1) возникло гораздо раньше, чем это было зафиксировано в позитивном праве, порождённом человеком в рамках созданного им государства;

2) «социальная среда, вне рамок которой невозможно совершить преступление, вместе с тем не является определяющей причиной преступного поведения»[18], в противном случае все лица, воспитанные в неблагоприятных (с позиции криминологии) семьях (среде), совершали бы преступление;

3) человек с момента рождения внутренне запрограммирован как законами добра и зла (что хорошо, а что дурно), так и склонностью совершать преступление.

Иными словами, возможность существования преступления и вне рамок уголовного закона сужает истинность отдельных положений концепции социального конструкта, сторонником которой является и господин Кунц.

Как известно, сторонники этой концепции считают, что «в реальной действительности нет объекта, который был бы «преступностью» (или «преступлением») по своим внутренним, имманентным свойствам, «sui generis, per se», так как «преступление не является чем-то естественным по своей природе, а суть социальный конструкт». По их мнению, все виды преступления, которые включены в национальные уголовные кодексы, являются не чем иным, как продуктом человеческого представления о добре и зле.

Не отрицая наличия рационального зерна в учении о социальном конструкте преступления, а также соглашаясь, что большинство ныне криминализированных в УК деяний есть не что иное, как социальный конструкт (например, преступления в сфере экономической деятельности, должностные преступления, преступления против интересов службы т.д.), вместе с тем надо признать, что есть и преступления in se, которые появились одновременно с человеком и являются одной из ветвей генеалогического древа homo sapiens.

Эти естественные преступления (сrime naturale) посягают на сущностную природу человека и на абсолютную, вневременную ценность его бытия, которые дарованы ему природой с момента его рождения. В силу этого они вечны, неприкосновенны и неотчуждаемы, не могут быть пересмотрены, декриминализованы или сужены кем бы то ни было ни во времени, ни в пространстве. Поэтому посягательства на них всегда считалось, считается и будет считаться преступлением.

 Наконец, эти преступления не могли быть сконструированы государством по той простой причине, что отдельные его виды возникли намного раньше, чем само государство с его нормативными скрижалями.

Таким образом, история свидетельствует, что ни в одном обществе, начиная с земного первообщества Адама и Евы с его обычным правом и заканчивая современными обществами (в том числе и тоталитарными) с их позитивным правом, не ставилось под сомнение, что умышленное убийство из корыстных побуждений, кража с целью обогащения, изнасилование малолетней для удовлетворения похоти и т.д. являются злом (первобытное общество), грехом (теологическое общество),  преступлением (свет­ское общество), совершение которого влечёт для виновного возмездие.

Поэтому хотим мы того или нет, но должны признать, что не все виды преступления сконструированы государством, властью, режимом, так как наряду с преступлениями, порождёнными цивилизацией (сrime publicum), есть и естественные преступления (сrime naturale), которые являются имманентным свойством человека.

Другой вопрос, что не каждый человек совершает преступление, так же, как и не каждая собака кусает, хотя такой потенциал изначально предусмотрен в их природной конституции. В частности, по сей день остаётся загадкой: почему у одних этот потенциал активизируется, а у других – спит вечным сном. Нет чёткого ответа и на вопрос: «Сознательно ли Творец заложил такой потенциал в конструкцию человека, либо это – досадная ошибка небесной канцелярии?»

Второй. Требует дополнительных аргументов достаточно спорный тезис автора о том, что «после краха советской империи, кризиса европейского государства общего благосостояния и гомогенизации культур США в глобальном масштабе сил становятся единственным основателем трендов и в криминологии, и в криминальной политике» (с. 70), если учесть, что подавляющее большинство великих криминологов и специалистов в области уголовного права как прошлого, так и современности – это выходцы или из европейского, или евразийского пространств.

В связи с вышеизложенным было бы интересно узнать мнение профессора Карла-Людвига Кунца по затронутым выше вопросам во время его выступления в Санкт-Петербургском международном криминологическом клубе.

Г.В. Зазулин[19]

Криминологическое мышление: в контексте истории, геополитики, философии, конфликтологии и права.

Мои представления об учебнике профессора Карла-Людвига Кунца «Введение в криминологическое мышление» основаны на прочтении тезисов его доклада, тезисов Д.А. Шестакова «Ещё раз о фикции порождения преступления законом (к развитию преступностиведческой теории в связи с учебником Карла-Людвига Кунца)», Х.Д. Аликперова «Современная криминология в трактовке профессора Кунца»[20] и предисловия к учебнику.

Из данного предисловия я узнал, что «книга освещает различные аспекты криминологического мышления» и основное внимание в ней уделяет предмету изучения криминологии, а «… также тому, какое влияние на криминологию имеет политическая среда»[21].

Амбициозность названия книги, в котором использован термин «мышление», и утверждение в предисловии о том, что в учебнике рассмотрена связь между криминологией и политикой стали тем побудительным мотивом, «усадившим меня за письменный стол» и определившим содержание моих тезисов.

Мы не так много знаем о самом механизме мышления, но вряд ли кто-нибудь будет отрицать, что оно использует слова. Ведь мышление без использования таковых невозможно. Соответственно, научное мышление существует только тогда, когда есть термины, смысл (значение) которых всеми понимается одинаково, единым образом.

* * *

Однако человечество, как историческое объединение противостоящих веками (в геополитическом смысле) Запада и Востока, некогда не было единым социокультурным субъектом. Более того, современное человечество – это не только объединение борющихся на геополитическом уровне за доминирование локальных человеческих цивилизаций (китайской, индийской, исламской, европейской, российской, японской и др.), но и поле борьбы между представителями традиционного общества, модерна и постмодерна, которые используют одни и те же слова (термины), но вкладывают в них различный смысл. Наиболее ярко это ощущается на примере таких понятий как демократия, справедливость, свобода, порядок, безопасность, права человека.

Для наглядности различия основных современных локальных человеческих цивилизаций их культурно-цивилизационные коды (матрицы), обуславливающие уникальную самобытность, сведены в одну таблицу[22].

Как можно преодолеть это разномыслие в криминологическом мышлении? Думаю, что для этого необходимо использовать предложенный отечественным философом А.Г. Дугиным парадигмальный анализ, т.е. учитывать, что при переходе от традиции к модерну смысл одного и того же слова (термина) изменяется на противоположный, а при переходе к постмодерну смысл этого же слова может стать каким угодно, т.к. в постмодерне он полностью зависит только от того субъективного, которое доминирует в «постмодернисте», использовавшем данное слово в своей речи или тексте[23]. Значит по А.Г. Дугину слово «преступление» одно, а смысла у него, должно быть как минимум три: два имеют противоположные значения, а третий может быть каким угодно, вплоть до отрицания его (смысла) вообще.

Это нисколько не противоречит справедливому утверждению Д.А. Шестакова о «сосуществование двух подходов к пониманию термина «преступление» (правового и преступностиведческого), так речь идёт о разных контекстах определения этого важнейшего для криминологии понятия: философском и правовом.

Завершая рассмотрение философского аспекта, который архиважен, когда речь идёт о мышлении, особенно научном, хочу подчеркнуть, что поскольку (как уже было показано на геополитическом уровне) человечество никогда не было единым социокультурным субъектом (основанным на одних и тех же высших ценностях, ради которых люди живут, готовы эти ценности защищать с оружием в руках, а если потребуется, то отдать за них свою жизнь), нам не обходимо сделать вывод о том, что у человечества нет «философии вообще», а есть «мировая философия» состоящая как минимум из трёх крайне различных философий: западной, восточной и русской[24].

И поскольку наша международная беседа проходит по теме «Теоретическая криминология в сравнении», российские криминологи, участвующие в беседе, не должны забывать вот о чём. Предельные основания криминологического мышления западного криминолога всегда уходят корнями только в западную философию, а предельные основания криминологического мышления российского криминолога, если он не европейничает, должны быть им осмыслены в лоне русской философии. Как пример, могу отметить, что возможно дифференциация криминологии, предложенная К.-Л. Кунцом, в немецкоязычных странах на три учебных направления: криминология «случайная»; криминология ориентирования на уголовное право и социально-критическая криминология имеет место и в российских вузах. Однако в научном плане российским криминологам очень важно посмотреть на преступностиведение в России через призму парадигмального анализа и выделить внутри неё криминологию, присущую традиционному обществу, криминологию модерна и постмодернисткую криминологию (конструктивизм).

* * *

Развитию криминологического мышления в контексте отечественной конфликтологии будет способствовать осознание влияния не только на криминологию, но и на жизнь всех людей планеты, не просто «политической среды», а гегемонии мирового гегемона или глобальной олигархической власти (ГОВ), которая в своих интересах формирует фальшивые идеалы, вредные системы ценностей и стереотипы поведения, т.е. ложное сознание. Но эта тема (влияние неолиберализма на западную криминологию и на криминологию в России) требует уже другой беседы. Здесь же стоит только отметить, что для противодействия ГОВ на политическом уровне необходимо ввести в научный оборот новый термин – «российская государственная контргегемония» – это согласованная деятельность всех органов российской власти, органов местного самоуправления и общественных организаций, направленная на обеспечение государственных, национальных и цивилизационных интересов единого многонационального российского народа внутри страны и во всём мире.

В настоящее время данная деятельность заблокирована, т.к. руководящие государственные должности в своём большинстве заняты или «европейскими русскими», утратившими национальное сознание, или космополитами, чьё сознание пропитано европоцентризмом, американизмом или отравлено русофобскими мифами. Поэтому «Стратегия национальной безопасности Российской Федерации», утверждённая Указом Президента РФ № 683 от 31.12.2015 года, призвавшая всех чиновников в обязательном порядке осуществлять свою деятельность на основе традиционных российских культурно-исторических и духовно-нравственных ценностей, фактически (за исключение военной области) не выполняется, что очень негативно сказывается на криминогенной обстановке и провоцирует рост преступности (показатели которой скрываются полицейскими структурами от населения).

C.Ф. Милюков[25]

Криминология: от теоретического мудрования к практическому действию.

Уже из предполсланного заголовка видно, что автор данных строк с известной долей скепсиса относится к теоретическим построениям, заключённым как в тезисах основного докладчика, его учебнике, так и в развёрнутых высказываниях уважаемых криминологов: профессоров Д.А. Шестакова и Х.Д. Аликперова.

Зададимся вопросом: «В состоянии ли понять эти конструкции современные студенты, в том числе изучающие право, криминологию и другие учебные дисциплины в РГПУ, других вузах Петербурга и России в целом?». Весьма сомнительно. А это способно отпугнуть их от глубокого изучения проблем преступности и мер борьбы с нею, что, в свою очередь, даёт козырные карты для чиновников от педагогики, весьма энергично вытесняющих криминологию за пределы учебного поля.

Не вижу смысла в чуть ли не намеренном усложнении природы преступности и причин, её порождающих. Ещё полтысячелетия назад английский гуманист и государственный деятель Томас Мор, который, кстати, был осуждён к смертной казни за государственную измену и обезглавлен, писал в своей знаменитой «Утопии»: «Разве не посылают прямо на разбой своих поклонников, после предварительного быстрого опустошения их кошельков, все эти харчевни, притоны, публичные дома и ещё раз публичные дома в виде винных и пивных лавок, наконец, столько бесчестных игр... ?».[26]

Отнюдь не утратили своей актуальности и слова Т. Даннинга, которые стали известны миллионам людей в виду воспроизведения их К. Марксом в первом томе «Капитала»: «Обеспечьте 10 процентов и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает ногами все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы хотя под страхом виселицы».[27]

Последовательно раскрывал классовый характер преступности и В.И. Ленин. Скажем, он отмечал: «Монополия прокладывает себе дорогу всюду и всяческими способами, начиная от «скромного» платежа отступного и кончая американским (сейчас его скорее следует назвать «российским» – С.М.) «применением динамита к конкуренту».[28] Не менее значимо для современности и его высказывание относительно того, что буржуазия, стремясь к получению прибыли, «продаёт родину и вступает в торгашеские сделки против своего народа с какими угодно чужеземцами».[29] И уж совсем злободневно звучит американская поговорка, которую В.И. Ленин не раз приводил в своих работах: «Если вы украдёте кусок хлеба, вас посадят в тюрьму, а если вы украдёте железную дорогу, вас назначат сенатором».[30]

Исходя из этих изложенных простым языком истин, видится вся фальшь проходящего в эти дни в Нью-Йорке климатического саммита ООН, который по сути направлен на подавление экономической активности Китая, Индии, России и других развивающихся стран. Ведь главным источником загрязнения атмосферы, почвы и вод являются не испражнения коровьих стад и даже не промышленные выбросы, а безудержное увеличение числа автомобилей, сжигающих в своих моторах миллионы тонн горючего и уносящих ежегодно более миллиона человеческих жизней в результате дорожных аварий. Второй фактор – хищническая вырубка и намеренное выжигание лесов в России, Бразилии, некоторых странах Азии и Африки.

Огромный вред здоровью населения наносит также масштабное производство фальсифицированных продуктов, лекарств, вредных для человеческого тела одежды и прочих предметов ширпотреба, излучение бесчисленного множества гаджетов и т.п.

Вряд ли эти злокачественные процессы способны остановить лишь теоретические изыски. Это сфера реальной политики, как внутренней, так и внешней. Она и должна адекватно отражаться в учебной и научной литературе.

Я.И. Гилинский[31]

К докладу профессора Карла-Людвига Кунца.

Прежде всего, большое спасибо профессору Кунцу за блестящий доклад и книгу «Введение в криминологическое мышление». Краткая реплика по трём направлениям.

Первое. О преступности. Принципиально невозможно дать содержательное определение «преступности». Ни одно деяние не является преступным по содержанию. Умышленное причинение смерти другому человеку есть убийство, тяжкое преступление. Умышленное причинение смерти другому человеку (другим людям) есть подвиг на войне. Умышленное причинение смерти другому человеку в состоянии необходимой обороны – не преступление и не подвиг. Умышленное причинение смерти другому человеку есть профессиональная деятельность (палача)… Преступления и преступность – суть социальные конструкты, конструируемые (сочиняемые, придуманные) законодателем, властью.

Второе. О наказании. С 1970-х годов криминология говорит о «кризисе наказания». Наказание не выполняет ни одной из возлагаемых на него задач. «Восстановление социальной справедливости»? Но кто знает, что такое «социальная справедливость»? С чьей точки зрения? У каждого своё представление о справедливости… «Исправление осуждённого»? Наказанием никого нельзя исправить, ни школьника-драчуна, ни преступника… «Предупреждение совершения новых преступлений»? Общее предупреждение – история человечества показывает, что никакими наказаниями, включая квалифицированные виды смертной казни, не удавалось предотвратить новые преступления новыми людьми. Специальное предупреждение – постоянство доли рецидива в одних странах (Т. Матисен), рост рецидива в других (в России за последние десять лет уровень рецидива вырос с 25 % до 52–54 %) свидетельствует о неэффективности специального предупреждения. Однако человечество не может сегодня отказаться от наказаний за преступления. Необходимо отказаться от смертной казни, как преступления, убийства государством. Лишение свободы может применяться только в отношении взрослых насильственных преступников. Условия отбывания наказания должны быть не репрессивными, а направленными на ресоциализацию, реадаптацию. Опыт стран Северной Европы подтверждает это.

Третье. О дилемме «безопасность» – «права и свободы человека». Сегодня это одна из важнейших и сложнейших проблем. Государство под предлогом «обеспечения безопасности» наступает на права и свободы человека. Это – практика Китая, «превентивные меры» в США. Государство vs Человек – одно из главнейших противоречий современного общества постмодерна.

О.А. Зигмунт (Фехта, ФРГ)[32].

Криминологический взгляд на учебник Карла-Людвига Кунца «Введение в криминологическое мышление».

Говоря о книге Карла-Людвига Кунца «Введение в криминологическое мышление»[33], необходимо сделать важное уточнение: в ней речь идёт о европейском криминологическом мышлении. Как отмечено Г.В. Зазулиным, она посвящена криминологии в немецкоязычных европейских странах[34].

По мнению К.-Л. Кунца, преступление – это деяние, которое криминализовано. «Под преступностью понимается поведение, отклоняющееся от социально принятого»[35]. В немецкой криминологии существует и иной подход к рассмотрению понятия «преступление», при котором оно раскрывается с естественной, уголовно-правовой (формальной) и социологической (материальной) стороны[36].

Согласно позиции автора учебника, «к предмету традиционной криминологии относится только изучение преступности»[37]. Таким образом, основная исследовательская криминологическая деятельность фокусируется на изучении причин преступного поведения. К.-Л. Кунц критикует положение, когда все исследования направлены на поиск причин преступности постфактум, определение данных причин различными дефицитами и отклонениями[38]. Он в целом отрицает взгляд на преступность как на объект естественного мира, за которым можно «наблюдать» путём проведения эмпирических исследований. По его мнению, преступность требует субъективно-оценочного присвоения одним субъектом определённых характеристик деянию другого субъекта[39].

Разбираясь с преступным поведением постфактум, нельзя не упомянуть о криминологических прогнозах, основанных на произошедших событиях и преследующих задачу определения тенденций развития преступности на ближайшие 10–20 лет. Согласно позиции К.-Л. Кунца о предмете традиционной криминологии, криминологические прогнозы не попадают в сферу её исследования, так же, как и изучение карательности, поскольку таковое направлено не на выяснение причин преступности, а на определение установок населения по отношению к наказанию различных категорий лиц. Их изучение давно и прочно вошло в предмет немецкой криминологии[40]. Несмотря на собственную критику, автор считает, что традиционный подход к изучению преступности не теряет своего смысла, но ограничивается в объяснительной силе и одновременно обогащается[41].

Рассуждая о предмете криминологии, К.-Л. Кунц замечает: «В отличие от естественных наук криминология не владеет «монополией» на предмет своего исследования»[42]. Автор упоминает другие науки, изучающие преступность: уголовное право, криминалистику, социологию, психологию[43]. При этом уголовное право нормативно закрепляет основания и условия привлечения к уголовной ответственности. Криминалистика направлена на предотвращение и раскрытие преступлений. Социология изучает человеческие взаимоотношения, например, преступника и жертвы, а психология – поведение людей, их психическое состояние. Преступность исследуется и в рамках уголовной политики.

Объединение наук по их предмету исследования позволяет отнести криминологию и некоторые другие науки к группе уголовно-правовых. Они обозначаются в немецкой криминологической литературе как дисциплины, преимущественно занимающиеся изучением преступного поведения людей[44]. Данные дисциплины подразделяются на: 1) юридические (нормативные) и 2) не юридические (эмпирические). К первым традиционно относят уголовное и уголовно-процессуальное право, а ко вторым – криминалистику и криминологию, включающую виктимологию, судебную медицину, уголовную статистику.

Книга Карла-Людвига Кунца «Введение в криминологическое мышление» является классическим для немецкоязычных стран учебником по криминологии, одним из немногих учебных изданий, переведённых за последние десятилетия с немецкого на русский язык.

Ждём Ваши отклики на доклад.

Фотопредставление беседы Вы можете найти в фотоальбоме Клуба, видеопредставление – в разделе «Наше видео».