ПРЕСТУПНОСТЬ СФЕР НАУКИ И ОБРАЗОВАНИЯ

29 сентября 2017 года Беседа «Преступность сфер науки и образования».

С докладом «Криминология в ХХI веке – свет погасшей звезды?» выступил Сергей Михайлович Иншаков – д.ю.н., профессор, заслуженный юрист РФ, профессор кафедры национальной безопасности Московского государственного лингвистического университета (Москва, Россия).

Беседу вёл заместитель президента Клуба А.П. Данилов.

На беседу собрались криминологи из Москвы (Россия), Санкт-Петербурга (Россия).

59 студентов вузов (РГПУ им. А.И. Герцена: А.Ю. Зайцева, Д.А. Мухин – 1-й курс, Е. Александрова, М. Володина, М.Г. Гончаров, У.В. Докукина, К. Жданова, О.С. Завьялова, И.Г. Земцов, В.С. Игнатьев, Ю. Исайченко, Л.А. Исмаилзаде, П.И. Карасёв, З. Крушова, В.В. Крылов, А.А. Ковешникова, П.А. Малыгин, Т.А. Мамонова, А.А. Мамыщлина, А.Г. Марков, А.Д. Миронова, С.С. Митрохин, К.С. Нургатина, Д.Д. Понецкая, М. Просвитлюк, Е.А. Скобелева, М.С. Смирнова, А.А. Срещикова, А. Тарарыкова, А. Фомина, А.В. Фролова, С.Ю. Черных – все 2-й курс, А.А. Андреева, М.В. Бегунова, Р.С. Власов, В.А. Дубинская, Д.В. Зуева, Л.В. Крутова, В.В. Кулешина, М.В. Лихобабина Д.Г. Магомедова, О.В. Митрахович, Е.А. Налицкая, В.Ю. Парицкий, А.А. Спицова, К.А. Филиппова, Е.Н. Шипа – все 3-й курс, Исмайбеков Р.Н., Д.Е. Самойлов, П.А. Самородская – все 4-й курс, Д.Д. Искандарова, К.И. Кислёв; Северо-Западный институт управления РАНХиГС: А.А. Александров, М.Е. Кузнецова – все 4-й курс; Санкт-Петербургский государственный экономический университет: А.А. Григорьева; БФУ им. И. Канта: Д.В. Евсюкова – 3-й курс; Санкт-Петербургский государственный морской технический университет: О.Л. Захарова, А.В. Иванова, М.М.Б. Полонкоева – все 4-й курс).

5 гостей (старший юрисконсульт ФКУ «ГСЦП МВД России» И.А. Носкова, советник ректора РГГМУ А.В. Зорин, юрист А.В. Шантруков, писатель Н.В. Кофырин, М.С. Мирошниченко).

1 аспирант (РГПУ им. А.И. Герцена: М.А. Пахомова).

2 адъюнкта (Санкт-Петербургский университет МВД России: А.А. Кирьяпов, Ю.С. Рубцова);

3 преподавателя (РГПУ им. А.И. Герцена: И.В. Морозова; Санкт-Петербургский государственный морской технический университет: С.В. Игнатенко, Е.И. Пономаренко);

9 кандидатов юридических наук (РГПУ им. А.И. Герцена: А.П. Данилов, М.С. Дикаева; Балтийский гуманитарный институт: В.С. Харламов; Северо-Западный институт управления РАНХиГС: Н.И. Пишикина; СПбГУ: Г.В. Зазулин; Санкт-Петербургский институт повышения квалификации работников ФСИН России В.В. Тулегенов; О.В. Лукичёв; Санкт-Петербургский государственный экономический университет: Н.А. Крайнова; Санкт-Петербургский университет МВД России: А.В. Никуленко);

5 докторов юридических наук (РГПУ им. А.И. Герцена: Я.И. Глинский; Санкт-Петербургский университет МВД России: Л.В. Готчина, С.У. Дикаев; Московский государственный лингвистический университет: В.А. Казакова), среди которых 1 заслуженный деятель науки РФ (РГПУ им. А.И. Герцена: Д.А. Шестаков).

В обсуждении доклада участвовали: Я.И. Гилинский, А.П. Данилов, Г.В. Зазулин, С.У. Дикаев, В.А. Казакова, В.С. Харламов, Д.А. Шестаков.

Выжимки из докладов и поступивших откликов.

С.М. Иншаков (Москва, Россия).

Тезисы доклада «Криминология в ХХI веке – свет погасшей звезды?».

1. В основу анализа перспектив криминологии в ХХI веке положена следующая классификация научной деятельности:

А. Научные направления (отрасли науки), патронируемые государством:

– патронат 1-й категории;

– патронат 2-й категории;

– патронат 3-й категории.

Б. Вузовская наука.

В. Свободная научная мысль – интеллектуальная деятельность, мотивированная индивидуальными познавательными потребностями.

2. Государственный патронат 1-й и 2-й категорий обеспечивает научному направлению высокий статус, достаточное обеспечение (организационное, информационное, кадровое, материальное). Причём, патронат 1-й категории предполагает жёсткую государственную ориентацию отрасли науки на решение определённого круга сверхактуальных социальнозначимых задач.

Патронат 2-й категории допускает самостоятельную ориентацию учёных в плане выбора обоснованной актуальной проблематики (что не исключает и госзаказа).

Патронат 1-й категории предполагает:

– создание системы взаимодействующих НИИ;

– деление научной отрасли не только на фундаментальную и прикладную части, но и на теоретическую и экспериментальную.

Патронат 2-й категории обычно ограничивается созданием одного или нескольких НИИ, научных центров в ВУЗах. Деление науки на фундаментальную и прикладную части выражено слабо, а дифференциация на теоретическую и экспериментальную может вообще отсутствовать.

3. Патронат 3-й категории предполагает государственное обеспечение прикладных исследований. При этом фундаментальные функции выполняет вузовская наука.

4. Государственный патронат – способ интенсификации научной деятельности посредством материального обеспечения и организации исследовательской работы, а также путём привлечения наиболее талантливых интеллектуалов к решению актуальных проблем страны в относительно сжатые сроки.

5. Вузовская наука выполняет ряд функций:

– обеспечивает подготовку специалистов (в том числе и будущих учёных);

– служит своеобразным кадровым и интеллектуальным резервом для патронируемой государством отрасли науки (в отдельных случаях составляет ей конкуренцию);

– обеспечивает возможность интеллектуального развития и свободного интеллектуального творчества, что выполняет функции фундаментального осмысления проблем по отношению к некоторым прикладным наукам.

6. Если государство не уделяет достаточного внимания развитию того или иного научного направления, оно переходит вначале на положение изгоя. Затем обретает статус «погасшей звезды». Финальная стадия – свободное интеллектуальное творчество, черпающее ресурсы из других видов деятельности. В двух последних фазах наука может находиться достаточно долго, после чего она либо возрождается, либо исчезает.

7. В отдельных случаях определённое научное направление, утратив государственную поддержку в одной стране, может активно развиваться в других странах (там, где науке обеспечиваются нормальные условия).

8. В странах с развитым гражданским обществом недостаточное государственное патронирование нередко компенсируется общественным патронированием. Причём общественное патронирование криминологии в некотором отношении может быть более продуктивным, поскольку государственное патронирование предполагает прямой или негласный запрет на исследование определённой проблематики (например, анализ элитарной преступности, исследование криминогенных патологий политической системы и др.).

9. Отечественная криминология никогда не обретала государственного патроната 1-й категории. Функционирование во всех остальных диапазонах она проходила. В 30-е годы прошлого века она обрела статус науки, в развитии которой была нажата кнопка «пауза». Криминологическая мысль обрела очень скромное временное прибежище в науке уголовного права, а также в интеллектуальном творчестве чиновников, которые на уровне обыденного сознания нередко  формулировали и реализовывали криминологические идеи.

10. В 60-е годы ХХ века криминология была возрождена и обрела государственный патронат 2-й категории. В конце 1980-х её статус был несколько понижен (до 3-й категории).

11. 1990-е годы ознаменовались утратой и этого статуса. Вузовская наука стала её прибежищем. Особенностью вузовской науки является то, что она неспособна полноценно развиваться в отрыве от решения проблем социальной практики, в отрыве от прикладной науки. Показателем этой неблагоприятной тенденции стал вал достаточно слабых диссертаций по криминологии, защищённых в этот период.

Количество продуктивных криминологических исследований, число социальнозначимых научных достижений (не говоря уже о научных открытиях) стремится к нулю.

12. Сегодня мы переживает период вытеснения криминологии из вузовской науки.

Впереди следующие возможные варианты развития:

– изменение государственной политики и обретение криминологией государственного патроната;

– обретение криминологией общественного патроната на фоне развития гражданского общества;

– независимое криминологическое интеллектуальное творчество.

13. Не исключено, что криминологические функции будут выполнять стремительно развивающиеся сегодня науки, создающие нано-, био-, информационные, когнитивные технологии.

Радары на дорогах великолепно демонстрируют, как технократы могут продуктивно решать не только проблемы регулировки движения, но и коррупции. Несомненно, впереди у них большое будущее.

Есть ли будущее у криминологии? Это столь же сложная проблема, как и вопрос «Есть ли будущее у человечества?».

Д.А. Шестаков (Санкт-Петербург, Россия).

Разрушение науки и образования как толчок для преступностиведческой теории.

Разрушение преступностиведческой (криминологической) науки и образования – или преступность научно-образовательной сферы? По словам известного казахстанского правоведа Н.Н. Турецкого, каждое заседание Санкт-Петербургского международного криминологического клуба – это научное событие в криминологии.[1] Моё пожелание состоит в том, чтобы мы в нашей беседе, посвящённой состоянию криминологии, не ограничились засвидетельствованием развала её как науки и образования, но задались бы вопросом: «Не является ли само последовательное истребление науки о преступности, не является ли эта разрушительная деятельность преступной как в юридическом, так и в криминологическом смысле?». Иными словами, мы стоим на пороге темы: «Преступность образования и науки».

Как известно, нами используется методология, основанная на понимании преступности в качестве свойства социальных подсистем, общества в целом воспроизводить преступления.[2] Данная методология включает в себя изучение криминогенных факторов и преступных проявлений, присущих той или иной социальной подсистеме (социальному полю, по Бурдьё). Представители нашей невско-волжской школы, хотя и не все в равной степени, овладели ею.

На беседе мы обратимся к научно-образовательной подсистеме общества. Давайте исследуем её преступностиведчески.  Далее, также в соответствии с избранной методологией, нам нужно устремить взоры на общество в целом с целью понять, почему оно – в частности, в лице государства – допускает разрушение отечественной науки и образования. Затем мы можем попытаться проникнуть ещё глубже, а именно в тёмный омут современного мирового общества, где осуществляется воробогаческое («олигархическое») управлением тем, что происходит в важнейших социальных подсистемах.

Нападение на европейское, в том числе российское, образование. Винить США в целенаправленном ослаблении российской науки и образования, равно как в развязывании агрессивных войн, организации «цветных революций», свержении глав суверенных государств и их казнях, было бы слишком поверхностным объяснением названных бед. Ведь США – это, прежде всего, большой народ, большинству которого нет дела до того, что творит его власть далеко за пределами страны. За государственной же властью стоят там отнюдь не американцы, страна-то вовсе не демократическая. При чём здесь простые люди? Балом правит, как теперь уже многим понятно, ГОВ (глобально олигархическая власть), стремящаяся к упрочению однополярной глобализации. Таково сложившееся положение в постлиберальном мире. Я избегаю слова «постмодерн» (сегодняшнее завтра), потому что от него отдаёт шизофреническим бредом.

И  всё же государственная власть США являет собой важнейший рычаг управления миром, которому ГОВ отдаёт предпочтение в сравнении с Западной Европой. Она – рычаг второстепенный. Более высокий уровень европейской фундаментальной науки и образования раздражает денежных воротил. После Второй мировой войны они позаботились о снижение этого уровня в ФРГ, где, помимо прочего, была по существу упразднена вторая – высшая – учёная степень (Habilitation), соответствующая нашей степени доктора наук.

Образование в США построено так: много учебных заведений для обычного населения. Подготовка в них очень слабая, в чём легко убедиться, полистав учебники, например, по криминологии (преступностиведению), – с картинками как для младших школьников. Есть несколько прекрасных престижных университетов, но они обслуживают, главным образом, детей богатеев, готовящихся пополнить ряды «элиты». Им надо стать очень умными, а умные простые люди вредны, а не полезны для ГОВ.

После развала СССР Россию втянули в так называемый болонский процесс, который в большинстве отраслей знания увёл нас от пятилетней подготовки специалистов с высшим образованием. Вместо специалистов готовим теперь наспех за четыре года бакалавров и делаем вид, будто готовим магистров. Уровень обучения в вузах упал с институтско-университетского до того, что прежде называлось средним специальным образованием.

Не исключено, что докатимся и до отмены высшей – у нас докторской – учёной степени, и право стать профессором, как это заведено в США, получат люди, не обладающие достаточно высоким научным уровнем. Думаю, не надо объяснять, как это скажется на качестве преподнесения знаний студентам.

Присоединению к Болонской конвенции предшествовало настойчиво истребованное сверху «одобрение» конвенции учебными и научными учреждениями. Как только пронёсся слух о возможном участии России в конвенции, автор настоящих строк сразу высказался «против», в том числе при обсуждении на конференции этого вопроса в РГПУ им. А.И. Герцена. Я согласен с большинством высказываний участников нашей беседы о драматическом положении криминологии в России. Внесу лишь некоторые уточнения.

Ухудшение положения криминологии: страх и лень. Положение преступностиведения ухудшается, впрочем, во всём мире. Тому повсеместно способствует отсутствие государственной поддержки. В Западной Европе, в которой учебники написаны несравненно глубже, чем в Америке, положение криминологии в системе юридического образования, тем не менее, весьма шатко. Так, в Швейцарии обсуждается вопрос о свёртывании её преподавания в связи с финансовыми трудностями. В ФРГ кафедры криминологии сохранились только в Гамбургском и Грейфсвальдском университетах. Лишь названными кафедрами осуществляется дополнительное после высшего криминологическое образование. В странах американского континента преступностиведение преподаётся и вовсе за пределами юриспруденции, а именно как составная часть социологии или психологии.

Недооценивается роль криминологии и во многих юридических учебных заведениях России, лишь немногие вузы которой имеют кафедры либо лаборатории криминологии (например, Санкт-Петербургский университет МВД; юридический факультет Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена). Усвоению науки о преступности не способствует то, что наши сегодняшние студенты в значительной своей части исключительно потребительски относятся к жизни и не всегда понимают, для чего, собственно, им криминология нужна.

На смену ельцинскому развалу науки и образования пришло путинское переустройство того и другого в интересах сильного, но как и при Ельцине по-прежнему олигархического (читай: всё ещё воробогаческого) российского государства. Теперь предполагаются усиленные исследовательская деятельность и образование для укрепления ВПК, а также для «элиты» (привилегированные учебные заведения для «особо одарённых»). В положительном смысле всё же нельзя не отметить некоторую заботу о восстановлении уважительного отношении к Родине, об осознании россиянами своего гражданского долга перед ней.

В России, как и за её пределами, сильные мира сего остерегаются развития криминологии, т.к. оно закономерно приводит к углублению осмысления преступности от обыденного к более глубинным её уровням. Между тем теория пришла к многослойной модели, отображающей преступность в виде воронки («воронка преступности»), с глобальной олигархической деятельностью, лежащей в её основании. Очевидные успехи политического, экономического, информационного преступностиведения и, конечно, криминологии закона, которой высвечено явление преступного законодательства, – всё это правящим воробогачам не нужно, для них всё это «совсем, совсем не то». Науки о преступности они боятся.

Преподавать преступностиведение сложнее, более трудоёмко по сравнению с уголовным правом. Поэтому большинству преподавателей уголовно-правовых дисциплин связываться с наукой о преступности не хочется. Им лень.

Не отставание России, а взаимная неосведомлённость. Если говорить об «изоляционизме» криминологии, то уместнее было бы употребить это слово по отношению к преступностиведению западному, нежели к российскому. Сказанное поясню на подходах к определению явлений преступления и преступности, о глубинных слоях преступности и о преступном законодательстве.

Очень давний разговор о соотношении сущностного и конструктивистского определений преступления, который вёлся в древнем Риме («nullum crimen sine lege – нет преступления без указания в законе»), получил разъяснение в послании римлянам апостола Павла («Ибо, и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона», «Закон же пришёл после, и таким образом умножилось преступление»)[3]. Разговор приобрёл оттенок социального конструирования в современной конститутивной социологии. Преступность поведения связывается конститутивистами не столько с законом, сколько с социальными концепциями, определяющими, что есть преступное. Некоторое своеобразие рассуждений состоит здесь в том, что конструирование-выдумывание преступного не привязано жёстко представителями упомянутого научного направления к законодательной деятельности, а терпимость к «отклонениям» доведена до крайней точки, когда вообще отрицается наличие зла как такового.[4]

Конститутивные идеи во всём многоцветии получили освещение и у российских преступностиведов. Я.И. Гилинский трактует преступность как условный конструкт, продукт договорённости или субъективных решений.[5] Однако Г.Н. Горшенков пишет: «Преступление отнюдь не сводится к нарушению уголовно-правовой нормы. В этом нарушении виден сложный клубок личностных и неличностных отношений как непосредственно, так и опосредованно на него замотанных».^[6] Читаем у него же: «…Грех выражает определённое свойство, изначально присущее чувственной и разумной жизни. Греховность или преступность – это данность жизни. Преступность задана как возможность всякого существа, имеющего свободу выбора».^[7]

По мнению А.В. Наумова, «общественная опасность является внутренней объективной характеристикой преступления. И попытка отказаться от этой характеристики или от этого признака чревата «выплёскиванием ребёнка»».[8] «Общественная опасность… есть материальный признак (внутреннее свойство) преступного деяния, раскрывающий его социальную сущность. Это объективное свойство преступления, не зависящее от воли законодателя».[9] Я бы в данное, по существу верное суждение, внёс уточнение, поставив в нём на место общественной опасности значительный вред человеку. Такое уточнение важно для понимания, например, преступности рабовладельческого общества, лицо которой определяло узаконенное бесчеловечное отношение к рабам.

Замечу, что при конвенциональном подходе к преступному поведению речь по сути своей идёт не о преступности, а о преступлении, точнее о соотношении преступления и состава преступления, которое кратко и точно обозначил В.С. Прохоров: «Преступление и состав преступления соотносятся, как явление и юридическое понятие о нём».^[10] Добавлю только, что о составе преступления можно и нужно говорить не только в юридическом, но и в криминологическом смысле.

Материальное (криминологическое) и формальное (концептуальное и юридическое) определения преступления издавна сосуществуют. Они отражают две стороны одного и того же явления: его вред и оценку его законодателем (криминализацию). В данном вопросе россияне и иностранцы долго шли нога в ногу,[11] пока прогулка эта меня лично – в связи с осмыслением предмета преступностиведения – не привела к определению преступления в криминологическом смысле.[12]

Ну вот я тут по ходу нашей беседы увлёкся вопросом о соотношении зла и его описания. А ведь хотел лишь высветить отсутствие отставания российской преступностиведческой науки. Освоение же западными коллегами ряда российских теоретических разработок протекает медленнее.

Со своей стороны, обращу внимание на то, что в западной криминологической литературе лишь совсем с недавнего времени находят отражение сформулированные у нас положения о преступном законодательстве, о многослойной воронке преступности с лежащим в её основании глобально-олигархическом слое и др. С семантическим понятием преступности как с теоретической предпосылкой становления отраслевого, например, столь потребного сегодня политического престуностиведения, зарубежные коллеги тоже только-только начинают знакомиться. Научному разговору по направлению «восток-запад» способствует содержательная рецензия на мою книгу «Преступность политики», опубликованная О. Зигмунт на немецком языке.[13]

Зарабатывать, как рядовой продавец магазина, или самому торговать диссертациями? За четверть века корыстного переустройства российского общества научное мышление в нашем высшем образовании задавлено и развращено.

Преподаватели, включая профессуру, задавлены небывалым опущением заработной платы с одновременным взваливанием на их плечи никому не нужных заданий по формализации учёбы: бесконечно меняющиеся поколения «учебно-методических комплексов» и т.п. При этом происходит увеличение нагрузки до такого уровня, когда не остаётся времени для подготовки к лекциям и занятиям, для совершенствования их содержания.

Преподаватели развращены тем, что в духе времени они оказались вовлечёнными сегодня в «торговлю негодным товаром», большинство из их числа одновременно работают в нескольких университетах, не имея возможности – по причине отсутствия времени и сил – заботиться о качестве сообщаемых студентам знаний. А некоторые, сплотившись в «гильдии», выставляют на продажу чиновникам высокого уровня и иным состоятельным людям, в том числе широко известным воробогачам («олигархам»), дрянные наспех слепленные кандидатские и докторские диссертации. Купленная учёная степень призвана «удостоверить» наличие недюжинного ума покупателя.

Следуя тем или иным из отмеченных путей, можно, конечно, больше или меньше заработать, но кое-кто всё же не поддаётся соблазну. Лично я, например, зная подлинную немалую цену своим лекциям, отказался впередь читать их за бесценок. Лучше уж время от времени «из любви к искусству» выступить в криминологическом Клубе. Те, кто хочет поучиться развивающейся, а не стоящей на месте криминологии, пусть приходят сюда, где сталкиваются различные мнения знающих в преступности толк людей, которых, право, стоит послушать. 

Собственный путь петербургского криминологического клуба: до кого дойдёт мерцание звезды? Согласно градации, которую даёт С.М. Иншаков научной работе в зависимости от степени её обеспечения извне, деятельность Клуба находится на заключительной стадии – свободное интеллектуальное творчество, которое всерьёз не поддерживается ни государством, ни какими либо иными силами, а движется само по себе. Поскольку научная работа здесь не приносит дохода, постольку многие из нас помимо науки вынуждены одновременно подрабатывать где-нибудь ещё. По мнению Сергея Михайловича в этой фазе наука может находиться достаточно долго, после чего она либо возрождается, либо исчезает. Он полагает, что вузовская наука – а Клуб всегда работал в контакте с вузами, сначала с СПбГУ, затем с РГПУ и Санкт-Петербургским университетом МВД – неспособна полноценно развиваться в отрыве от решения проблем социальной практики и от прикладных изысканий.[14]

Прав, конечно, В.В. Лунеев, заметивший в интервью нашему Клубу, что криминология как объективная социальная наука, должна начинаться с измерения криминологически значимых реалий, их тенденций, закономерностей и прогноза. В России же, к его огорчению, доминирует юридическая догматика, которая не нуждается в математике, а как толкованье сновидений, она цветёт без измерений.[15] В самом деле, отсутствие государственной заботы о вузовской науке лишает её возможности широко развернуть социологические исследования.

Мы проводим их в небольших объёмах. С одной стороны, это, конечно, недостаток. Но, с другой стороны, недостаток обернулся удачей и ряд учёных, сосредоточившись на чистой теории, достигли заметных успехов. В качестве примера можно привести теоретические – или во многом теоретические – работы представителей тесно связанной с Клубом невско-волжской школы преступностиведения. (Горшенков Г.Н., Данилов А.П., Дикаев С.У, Истомин П.А., Кабанов П.А., Колесников В.В., Милюков С.Ф., Харламов В.С., Чураков А.В. и др.). Более того, именно «свобода» от государственного заказа, предполагающего, как отмечает профессор Иншаков, прямой или негласный запрет на исследование определённой проблематики,[16] способствует у нас независимому развитию криминологической критики в отношении не только зарубежной западной политики с её военным и иным преступным вмешательством в государственный суверенитет, но также политики внутрироссийской, отстранившей подавляющее большинство собственного народа от его богатства, не в последнюю очередь от полезных ископаемых.

В Клубе наука делается не ради денег и даже с осознанием того, что научные достижения едва ли принесут какую-то «выгоду». Его живучесть может вызвать, по меньшей мере, удивление в нынешние-то времена поклонения золотому тельцу и преобладания в обществе простейших материальных устремлений над духовными.

Я и сам порой удивляюсь глубине и откровенности звучащего здесь разговора, тому, что к нам «не зарастает тропа». Надолго ли нас хватит и дойдёт ли мерцание нашего Клуба до достаточного числа способных откликнуться и сделать дальнейшие шаги вперёд преступностиведов – время покажет.

С.У. Дикаев (Санкт-Петербург, Россия).

О цикличности развития отечественной криминологии или «до новой смуты!»

Отечественная криминология, как наука о преступности, развивается циклично. Из истории криминологии мы знаем, что импульс в своём развитии она получила от работы А.Н. Радищева «О законоположении» (1801 г.). Последующие исследования  Ш.Т. Эрмана, П.Н. Ткачёва, позднее М.В. Духовского, И.Я. Фойницкого, Н.Д. Сергиевского и других, были сопряжены с общим развитием образования, которое также стало доступно разночинцам, что расширило круг лиц с высшим образованием за счёт значительного притока провинциальной молодёжи.

Трудно установить корреляцию между развитием образования, революционным движением и криминологической мыслью в России, но представляется, что определённые закономерности и зависимости улавливаются. Получившие развитие криминологические идеи о причинах преступности, которые виделись в «…дурном политическом устройстве, дурном экономическом состоянии общества, … дурном состоянии общественной нравственности …»[17], не могли не породить недовольства и смуту, и не только среди провинциальной молодёжи. Кроме того, сами причины преступности говорили о необходимых мерах их устранения, являвшихся по своей сути мерами политическими, требующими изменения устройства государства.

Конечно, одна причина не приводит к столь глобальным последствиям как массовое заражение революционными идеями, Первая мировая война или Революция 1917 года и последовавшая за ней гражданская война. Но несомненным кажется то, что появление большого числа образованных людей в тот период было серьёзным криминогенным фактором. Своевременное его обнаружение и правильное реагирование на него вполне могли бы повернуть вектор движения России в другое направление. В этом смысле первый этап развития отечественной криминологии, приведший к появлению революционных идей, Первой мировой войне и революции 1917 года, характеризует зарождение отечественной криминологии как предвестницы больших общественных бед.

Конечно, во время войн и революций было не до криминологических исследований – они не проводятся вплоть до утверждения власти Советов. В  следующий период развития отечественной криминологии, для которого О.В. Старков определил 1920–1930 годы[18], характеризуется возобновлением криминологических исследований той же дореволюционной профессурой (А.А. Герцензон, М.Н. Гернет, П.И. Люблинский, А.Н. Трайнин, А.А. Пиантковский, М.Д. Шаргородский и др.).

Устоявшаяся власть большевиков нуждалась в большей информации о процессах, происходящих в обществе, как зеркало отражающихся в характере преступности в регионах. Их выявление является задачей криминологических исследований. Представляется, что этим было обусловлено повсеместное появление криминологических кабинетов и клиник по изучению преступности, результаты деятельности которых публиковались и становились общедоступными.

Только потребностями новой власти через изучение преступности глубже проникнуться общественными процессами можно объяснить создание в 1924 году Москве и Киеве юридических криминологических институтов, а в 1925 году – Государственного института по изучению преступности и преступников НКВД РСФСР. Переименование в 1936 году этого института во Всесоюзный институт юридических наук ознаменовало собой завершение второго этапа развития отечественной криминологии как науки. С утверждением власти Советов в стране появились новые способы получения информации и контроля общества (ВЧК, НКВД), а большинство криминологов разделило участь тех, кого исследовали, – были сосланы в лагеря или расстреляны.

Определённой находкой для криминологии стало появление идеи, вернее, «раскрутка» суждений В.И. Ленина о классовой природе преступности и о постепенном отмирании причин преступности по мере продвижения к светлому будущему – коммунизму. Это позволило некоторым выжившим смельчакам-криминологам говорить о причинах преступности как бы между прочим – описывая проблемы уголовного права.

Как отмечает Д.А. Шестаков, с различными, но не существенными послаблениями (в их числе создание в 1963 году Всесоюзного института по изучению причин преступности и разработке мер предупреждения преступлений, который обслуживал интересы власти, появление первого учебника «Криминология», изданного в 1966 году под редакцией А.А. Герцензона, И.И. Карпеца, В.Н. Кудрявцева, и ряда монографических работ) такой режим существования криминологии держался вплоть до 1986 года[19].

В период, когда власть Советов утвердилась, укоренилась коммунистическая идеология, исчезли угрозы для стабильности в обществе, криминология получает определённую отдушину – в контролируемых масштабах. Я.И. Гилинский связывает этот процесс с периодом хрущевской «оттепели» и развенчанием культа личности Сталина[20]. Ряд крупных криминологических исследований известных учёных (В.Н. Кудрявцев, И.И. Карпец, И.С. Ной), проведённых в 60-70 годы ХХ века, вселили некоторую уверенность их последователям, создали плацдарм для деятельности молодых учёных[21].

Однако ни сами эти исследования, ни их результаты не могли вредить ни власти, подвергнуть сомнению правоту единственной идеологии. И власть, и криминологи уверовали, что преступность – явление временное в социалистическом обществе.

Всё меняется со сменой идеологии, вернее, признанием ошибочности коммунистической идеологии и, вообще, неразумности того, чтобы в обществе доминировала какая-либо идеология. Это предопределило очередную смуту в России. Криминология освободилась от оков идеологических штампов социалистического мышления и получила возможность для проведения объективных исследований, их сравнения с аналогичными исследованиями зарубежных криминологов.

Самое главное, критические суждения о политическом режиме не только не преследовались, но и возводились в ранг добродетели. Безудержная, зачастую неоправданная критика власти стала обязательным элементом, характеризующим научную новизну исследований и их результатов. Этим обусловлено то, что с 1990 по 2010 годы было проведено бесчисленное количество диссертационных исследований, не говоря уже об издании большого числа монографий, учебников, пособий и статей по криминологии. Возможно, что этим криминология и криминологи внесли свой вклад как в развитие смуты в России, так и её преодоление.

Из вышеуказанного следует вывод, что знания о преступности востребованы в преддверии смуты, в годы нестабильности и не требуются в периоды временной и относительной стабильности. В настоящее время криминология переживает период упадка, что говорит об устойчивости власти, больше не нуждающейся в результатах криминологических исследований. Но долго ли будет сохраняться стабильность власти в России? Когда нам стоит ожидать спрос на криминологические исследования, и, соответственно, оживления криминологии?

В.Н. Фадеев (Москва, Россия).

О криминологии будущего.

В литературе не первый раз и не случайно поднимается вопрос: «Есть ли будущее у современной криминологии?». Этим же вопросом задаётся С.М. Иншаков, озаглавливая свой доклад «Криминология в ХХI веке – свет погасшей звезды?». В связи с этим рассмотрим сложившееся положение и некоторые пути выхода из него.

При первом приближении попытка обрисовать контуры криминологии будущего может строиться двояким образом. Либо – это чистое предположение, которое делается на основе представлений о развитии жизни общества, и тогда оно обходится гуманитарной сферой практики и знаний. Либо – это попытка спрогнозировать, как человеческое мышление может использовать в криминальных целях достижения науки и новые технологии, определяющие будущее жизни общества реально, а не предположительно, и уже имеют место в естествознании и его приложениях.

Криминология остро нуждается в методах предвидения и осознания истины, а также непосредственного воздействия на злой умысел на корню. Она в концептуальном и теоретическом плане соприкасается с когнитивизмом, как с направлением исследования механизмов познания и осознания, коммутируюющими, с одной стороны, с современной (неклассической) физикой, с другой – с философией сознания, метафизикой и даже эзотерикой в формате разведывательно-боевой экстрасенсорики.[22]

Недалеки интересы криминологии и от информационных процессов в биологических системах, притом, в самом общем смысле этих понятий, включая и систему «человек-среда», поскольку большая часть представлений, которыми оперирует криминология в отношении к личности преступника и к корням преступности в сознании и в мире в целом, пока не имеют естественно-научной трактовки и определённого физического смысла.

Сенсацией в своё время стала книга Чезаре Ломброзо «Гениальность и помешательство», в которой личность преступника представлялась как девиация сознания. Но это давняя, тоже предположительная работа. Больше попыток проникнуть в тайны преступного сознания не было. Тем более, со стороны представителей естественных наук и фундаментальных исследований в физике.

Сейчас трудно прогнозировать судьбу и область применения когнитивных технологий, а тем более возможность и пути их перехвата злоумышленниками для применения в криминальных целях. Кто мог подумать о том, что появятся вирусы и хакеры, когда рождались кибернетика и теория игр, программы распознавания образов и прочие информационные технологии? А сейчас, например, облачная технология Watson (Большие Данные)[23] позволяет сконструировать и решить практически любую задачу с помощью компьютера и инструментария типа 3D, а также других современных методов и средств.

Уместно процитировать Станислава Лемма, который ещё в 1960-х годах предупреждал человечество в своей книге «Сумма технологий» о том, что «все высокие технологии имеют тройное назначение: гражданское, военное и криминальное». Если в связи с этим предупреждением взять, например, Курчатовский НБИКС (нано-, биоинформационных, когнитивных, социогуманитарных наук и технологий) центр с его междисциплинарными исследованиями, то третье из трёх названных вариантов применения пока в его исследовательских и учебных программах никак не фигурирует, не прогнозируется и явным образом в виду не имеется.

 Поэтому возможны и необходимы ещё два варианта контакта и сотрудничества представителей криминологии и естественных наук. Первый – это совместные междисциплинарные когнитивные исследования, второй – попытка определения единого предмета внимания и деятельности, в отношении к которому различные науки подходят по-разному, но скорее, как к единому для всех – концептуально-методологическому тупику, чем к сгустку информации о нём. Этот «тупик» – человек как личность, с одной стороны, и неопределённость, с другой, и в то же время – носитель жизни и потому – предмет благоговения.

Криминологов не случайно интересуют проблемы девиации сознания и криминальное мышление, фальсификации (например, истории), обмана и злонамерений разного рода, вопросы естественно-научного обоснования понятия правового поля, определения метафизических по сути корней преступности, методы коррекции сознания и личности преступника и т.д.

Эти и целый ряд других проблем – ни в принципе, ни по существу и содержанию не охватываются юридическим образованием и практически во всех отношениях относятся к числу междисциплинарных исследований. Прогностическая по характеру статья об этом «Преступность эпохи промышленной революции ХХIвека» опубликована Е. Лариной и В. Овчинским. Фактически она представляет собой первый из двух названных вариантов прогнозирования – какой быть криминологии будущего!

Если же ознакомиться даже с очень краткими аннотациями тех проблем, которыми занят коллектив НБИКС, то тем более становится интересно и важно привнести в эти работы научно-практические и вероятностные представления из области криминологии. Отчасти это получится, если будет налажено систематическое общение студентов и преподавателей НБИКС с криминологами и со студенческой аудиторией юридических ВУЗов.

В свою очередь сотрудничество, прежде всего, криминологов с учёными и специалистами других отраслей знания, именно на почве определения и насыщения системы криминологических знаний естественно-научным смыслом, в том числе с использованием фрагментов мировоззрения, позволит проникнуть в глубинные, метафизические процессы, связанные с исследованием корней преступности и сущности личности преступника,как основополагающих элементов предмета криминологии будущего.

В принципе, это и есть когнитивизм в чистом виде, но только в сфере человековедения. Так что мы выступаем от криминологии лишь формально, а по сути – обозначаем проблемы, явным образом пока не фигурирующие, как темы междисциплинарных исследований даже для Курчатовского центра.

Основная задача (и это третий, эвристический по сути вариант попытки наладить творческий контакт с естественными науками) – обратить особое внимание исследователей, работающих над информационными и когнитивными технологиями, на область, которая, на наш взгляд, таит в себе огромный научно-практический потенциал, но пока находится не в центре их внимания, а на его периферии или вообще не входит в сферу их интересов. Карл Маркс в своё время об этом говорил, что придёт время, когда наука о человеке будет наукой о природе, а наука о природе – наукой о человеке, так что в целом это будет новое знание – «естествочеловекознание».

Подчеркнём, что в рамках самой криминологии, тем более в её классическом формате, базирующемся на материалистической концепции, построить естественно-научную и действительную картину предмета криминологии, например, для понимания сущности и искоренения преступности, практически невозможно. Все эти понятия существуют только в сознании, которое просто по определению первично по отношению к факту совершения преступлений и потому не вписывается в материалистическую концепцию криминологии и её приложений.

Для этого в методологическом отношении надо преодолеть тот же путь развития когнитивного знания, который за прошлый век прошла неклассическая физика, осознав факт неустранимой неопределённости дуальных объектов микромира, начиная с фотона с его исчезающе малой, но всё-таки массой. Так что свет, как волна и энергия, оказался чувствительным к действию разных по силе полей тяготения и потому двигающимся с конечной скоростью в мировом физическом пространстве исключительно по криволинейным (геометрия Римана-Лобачевского), а не по прямолинейным (геометрия Эвклида) траекториям.

Если представлять человека, как личность, неопределённым по сути существом и носителем двух начал (добра и зла,[24] продвигающимся в правовом поле от рождения до смерти в условиях действия множества факторов, то продвижение по данному полю за время жизненного цикла возможно, как множество девиаций и правонарушений или следования установленным в нём порядкам. Таким образом реальная жизнь представляется, как множество взаимосвязанных реальных, ожидаемых и прошлых событий.

В методологическом отношении здесь довольно значима аналогия с современной физикой. Условием этого приближения является определение юристами естественного правового поля, на котором представлено действие в отношении к носителям жизни и смерти (добра и зла) космических сил и канонов, значительная часть которых познаётся именно естествознанием в междисциплинарных работах.

Я.И. Гилинский (Санкт-Петербург, Россия).

Есть ли будущее у криминологии?

1.            Пока есть «преступность» и «преступления» будет криминология.

2.            Наблюдается кризис мировой криминологии, как результат «неожиданной» смены цивилизаций, перехода к обществу постмодерна, что влечет принципиальные изменения динамики, структуры преступности и её понимания  как социального конструкта[25].

3.            Если кризис характерен для мировой криминологии, то российская криминология находится в состоянии глубокого кризиса (отсутствие соответствующих академических структур; проблемы вузовской «науки»; отставание от мировой криминологии; отсутствие финансирования эмпирических исследований, включая компаративистские; отсутствие финансирования поездок российских криминологов на международные конференции и конгрессы; неполнота публикуемых статистических данных; традиционное отсутствие математических знаний и знания иностранных языков у большинства отечественных криминологов; непривлекательность российской «науки» для молодых исследователей и т.п.).

4.            Для восстановления современного научного статуса российской криминологии необходимо: отказаться от изоляционистской позиции государства; восстановить статус Академии Наук, образовав в её составе криминологическую структуру; изменить бюрократическую практику Минобрнауки или ликвидировать это вредоносное для образования и науки учреждение; обеспечить финансирование российских, межгосударственных эмпирических исследований преступности и иных видов девиантности; обеспечить финансирование участия российских криминологов в международных эмпирических исследованиях, конференциях, конгрессах; привлекать зарубежных коллег к отечественным исследованиям, участию в российских конференциях и конгрессах; изучать преступность в комплексе с другими девиантными проявлениями; обратиться к исследованию преступности и иных социальных девиаций с учётом особенностей современного мира постмодерна – его глобализации, массовой миграции, виртуализации, фрагментаризации, консьюмеризации, шизофренизации сознания, «ускорения времени» и др.

Что в современных условиях есть утопия...

Г.Н. Горшенков (Нижний Новгород, Россия).

Криминология в XXI веке – звезда с увеличенной светимостью.

Откликаясь на пессимистическую метафору профессора С.М. Иншакова метафорой оптимистической, я не столько стараюсь возразить докладчику, ибо понимаю, что в метафоре «свет погасшей звезды» «заложен» психологический приём, который преследует позитивно провоцирующую цель. А она сформулирована в 13-ом тезисе доклада в виде вопроса: «Есть ли будущее у криминологии?».

Вопрос риторический. Будущее есть у всего, что существует. Профессор Я.И. Гилинский в своём отклике на тезисы доклада С.М. Иншакова так и утверждает: «Пока есть «преступность» и «преступления», будет криминология». Это, бесспорно, так.

Другое дело, каким представляется это будущее для криминологии: как науки угасающей или развивающейся? Докладчик размышляет над пессимистическим вариантом. Скажу точнее, критически анализирует ситуацию, делая акцент не столько на «энергоноситель» науки – потенциал учёных, сколько на судьбоносные (в смысле вредоносные) для криминологии обстоятельства.

Криминология не та наука, которая, указывая «обществу (и, разумеется, государству – авт.) на его социальные язвы и просчёты в социальном управлении, так как преступность порождают не достижения человечества и не положительные моменты»^[26], вызывает неописуемую радость у коррумпированных чиновников. Как едко заметил в своё время К. Вебер: «Любил ли когда-нибудь хоть один деспот науку? Разве может вор любить ночные фонари?»^[27].

Добавлю к этому отзыв уже современника, нашего коллеги, известного криминолога В.С. Овчинского, который в интервью газете «Московский комсомолец» сказал так: «Сейчас… происходит некое "огосударствление мафии", мафиозные структуры фактически стали замещать реальное руководство»^[28].

Разумеется, такими красками написать ярко можно исключительно только «свет погасшей звезды». К сожалению, проблема здесь не в красках и художнике, а в произволе бюрократического (не лишне будет добавить коррумпированного) сообщества, технократов, продуктивно решающих проблемы коррупции, как пишет Сергей Михайлович, и добавлю, использующих право силы.

Однако есть иное сообщество – учёных. Сила его – в научной мысли и профессиональной солидарности. Только необходимо научиться пользоваться этой силой. Но мешает, мягко говоря, во многом несобранность, даже разлад, неумение, нежелание понимать друг друга и т.п. А разъединённые силы закономерно оказываются немощными.

Как ни парадоксально, но многие правоведы, в принципе признавая современную криминологию общетеоретической наукой для дисциплин антикриминального цикла, что предполагает определённую интеграцию отраслевых знаний, однако, вместе с тем ревностно отстаивают «собственную» отраслевую автономию, избегая «слияния» её с криминологией. Так, несмотря на очевидное, исторически давнее «отраслевое родство» в учении о криминале с XVIII века и до наших дней, «между теорией уголовного права и системным изучением закономерностей криминальных реалий или криминологией, – как пишет профессор  В.В. Лунеев, – к сожалению, не возникло тесного научно-практического сотрудничества»^[29]. Цитируя академика В.Н. Кудрявцева, Виктор Васильевич уточняет свою мысль: «…Теоретики уголовного права, развивая свою науку на собственных юридических принципах и догмах, считают криминологов не юристами, а какими-то самодельными социологами, а криминологи, опираясь на криминальные реалии, считают таких теоретиков уголовного права не учёными, а догматиками»^[30].

К системному единству в научном изучении криминала можно идти разными путями, т.е. определяясь в том или ином аспекте исследования указанной взаимосвязи. При этом любой выбранный аспект исследования непременно высветит и ту самую область, в которой выражена не «соподчинённая», а органическая взаимосвязь с общетеоретической криминологией. В этой взаимосвязи и находят выражение не только криминологические функции, но и родственные, или отраслевые синергии, которые так и напрашиваются быть оформленными в соответствующие теории – преступностиведение, криминология уголовного права, криминологии антикриминальной (уголовно-правовой, уголовно-процессуальной и т.п.) политики, уголовно-исполнительной криминологии и др.

В настоящем контексте предполагается положительный эффект (синергизма), полученный  из возможностей одновременных и однонаправленных усилий, комбинаций и комбинированного труда^[31] людей, занятых в антикриминальной науке и правоохранительной практике (борьбе с преступностью).

Уже сегодня мы имеем такие организации, в которых интегрированы совместные усилия представителей всех отраслей науки антикриминального цикла. Это, прежде всего, Российская криминологическая ассоциация, Санкт-Петербургский международный криминологический клуб, Союз криминалистов и криминологов и др.

Остаётся привести их комбинированный труд в такое движение, которое могло бы произвести тот синергический эффект, в котором и можно будет видеть звезду с увеличенной светимостью.

Л.Б. Смирнов (Санкт-Петербург, Россия).

Криминология российской цивилизации.

1.            Российская криминология испытывает определённые трудности, связанные с имплементацией ценностей западной цивилизации. Настоящий кризис наблюдается в криминологии западной цивилизации и у самой цивилизации. Будучи порождением капитализма, криминология западного типа исчезнет, как и сам капитализм на его высшей и последней стадии – глобализме.

2.            В истории российской цивилизации был один непродолжительный период, когда криминология была на службе государства – это советский период. Однако советская криминология в свой поздний период в значительной мере увлеклась криминологическими идеями западной цивилизации, попав в их плен. 

3.            Из криминологии капитализма-глобализма криминология должна переформатироваться в криминологию российской цивилизации, основанную на её системе координат.

4.            Основы криминологии российской цивилизации есть, они разработаны трудами криминологов невско-волжской криминологической школы.

5.            Защита российской цивилизации должна стать стержневой линией развития российской криминологии.

6.            Заслуживает переосмысления, большего исследования и изучения опыт России по противодействию преступности с учётом объективных особенностей развития российской цивилизации на различных этапах её существования. Данные исследования необходимо осуществлять не с целью исключительной разрушительной критики этого опыта, как это зачастую делают, а для извлечения положительных моментов и непредвзятого анализа допущенных ошибок, изучения эффективности результатов воздействия на преступность.

7.            Нужно выявить детерминанты, существующие и потенциальные криминогенные угрозы для российской цивилизации, лиц, их создающих и реализующих, разработать и предложить действенную систему предупреждения. Наибольшую опасность для российской цивилизации представляет глобалистская политика олигархических кланов Запада. Особое место в российской криминологии следует уделить исследованию и изучению политической и антигосударственной преступности, наносящей значительный вред российской цивилизации.

С.Ф. Милюков (Санкт-Петербург, Россия).

Солнце криминологии чиновничьей дланью не прикроешь!

Да простят меня читатели за столь пафосный заголовок настоящих тезисов. К этому меня подвигли будущие участники беседы – основной докладчик С.М. Иншаков и Г.Н. Горшенков – мой давний соратник ещё по Горьковской высшей школе МВД СССР.

Сравнение отечественной криминологии с погасшей звездой, свет от которой ещё долго будет доходить до человеческих глаз, хотя и романтичное, но весьма грустное. Больший оптимизм внушает второе сравнение: опять же со звездой увеличенной светимости (знакомые с астрономией знают, что увеличение светимости звезды может привести к её последующему взрыву и рождению Сверхновой).

Нам же импонирует сравнение криминологии с палящим Солнцем, с его жёстким свечением, обнаруживающим глубокие язвы общества и государства, кичащегося своей просвещённостью, цивилизованностью и толерантностью к инакомыслящим.

Наша криминология сразу подпала под прицел стального ока государева. Вспомним оценку Екатериной II автора своего рода первой криминологической монографии («Путешествие из Петербурга в Москву»), как «бунтовщика похуже Пугачёва». В последующем большинство криминологов высказывали левые, порой радикальные взгляды. Поэтому на первых порах Советская власть поощряла (или, как выражается докладчик, патронировала) криминологические исследования, создавала институты и кабинеты по изучению причин преступности и личности преступных деятелей.

Однако в эпоху коллективизации, индустриализации и подготовки к решающей схватке с германскими империалистами, их многочисленными сателлитами и покровителями («патронами») критика социального и государственно-правового устройства показалась сталинистам неуместной. Криминологическая деятельность была не просто запрещена, государство использовало беспощадные политические репрессии – вплоть до расстрелов её приверженцев. Тактически власть кое-что выиграла, стратегически, как выяснилось позднее, проиграла. Нечто подобное случилось и в 1960–1990-е годы, конечно, в гораздо более мягком варианте.

Сейчас криминология вытеснена на периферию научного знания о преступности и, соответственно, педагогического процесса. За что? Да за всё то же: срывание всех и всяческих масок, обнажение тех же социальных язв, вызывающих сопротивление одиночек, которые нередко сплачиваются в группы и создают устойчивый структуры.

Коренная причина преступности остаётся неизменной – раскол общества на имущие и неимущие классы, непримиримые противоречия (антагонизмы) между ними. Вот тому свежее и бесспорное, на наш взгляд, доказательство: по данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), позиционирующей себя в качестве международной экономической организации развитых стран, признающих принципы представительной демократии и свободной рыночной экономики, россиянин проводит на работе в среднем 1978 часов в год.

Это на 44 % больше, чем в Германии, на 18 % больше, чем в Великобритании и на 10,5 % больше, чем в США[32]. При этом минимальная почасовая заработная плата в России составляет всего 47 рублей, тогда как в Испании она – 280 руб., в Израиле – 450 руб., в США – 500 руб., в Германии – 654 руб., в Великобритании – 660 руб. Она выше в Польше, Турции, Китае, Бразилии и даже в Колумбии. Лишь в Индии и на Украине работники получают ещё меньше[33].

Нам неизвестно, есть ли задержки в выплате этой нищенской зарплаты, скажем, в Индии, но в России это чудовищное с точки зрения рыночной экономики злодеяние давно стало обыденным. Тем самым в постсоветской России возрождён строй, основывающийся на безудержной эксплуатации человека человеком. К чему приводит такая эксплуатация хорошо (впрочем, некоторым уже не очень) известно из отечественной истории: неизбежный социальный взрыв в виде «разинщины», «пугачёвщины», «махновщины».

Разумная власть не должна допустить очередного массового братоубийства. Поэтому стоит вернуть в общенародную собственность крупную промышленность, ведущие банки, железнодорожный и авиатранспорт, прекратить хищническую эксплуатацию и спекуляцию землёй, водами, лесами, недрами, рыбными и звериными запасами.

Хорошо, что есть криминологи, которые пытаются остановить злокачественные процессы в социально-правовом теле России[34]. Следовательно, солнце отечественной криминологии продолжает светить из-за бюрократических туч. А ведь Солнце – это самая близкая к нам звезда!

А.П. Данилов (Санкт-Петербург, Россия).

Преступное управление обществом с помощью образования как предмет криминологии науки и образования

Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. … Всё к одному знаменателю, полное равенство.

Ф.М. Достоевский. «Бесы».

О криминопедагогике замолвите слово. В 2011 году на выездном заседании Санкт-Петербургского международного криминологического клуба, прошедшего в Калининграде, соучредитель нашего Клуба С.Ф. Милюков выступил с докладом «Криминопедагогика как новая отрасль отечественной криминологии». Он отметил, что «на фоне интенсивного изучения подростковых преступлений значительно меньшее внимание уделяется криминологическому анализу преступлений студентов. И практически отсутствуют исследования преступлений преподавателей (в том числе в юридических вузах). Создание криминопедагогики – важный этап в развитии криминологического знания, особенно на фоне попыток вычеркнуть криминологию из обновляемых учебных программ».[35]

К сожалению, с тех пор Сергей Фёдорович более теоретически не обогатил обозначенную им зарождающуюся преступностиведческую отрасль, видимо, рассчитывая на молодое поколение исследователей. Исходя из предметного содержания данной отрасли, правильнее именовать её криминология науки и образования.

Преступное управление обществом как предмет криминологии науки и образования. С.М. Иншаков предполагает, что «криминологические функции в скором времени будут выполнять стремительно развивающиеся сегодня науки, создающие нано-, био-, информационные, когнитивные технологии».[36] Но смогут ли они выявить в самих себе свойство воспроизводить преступления?

Думается, что для решения этой, да и многих других криминологических проблем полезной станет отдельная криминологическая отрасль, изучающая преступность сфер науки и образования. Какие здесь видятся предметные направления, кроме уже обозначенных С.Ф. Милюковым. Их много, например, сословное образование; внедрение в образование преступных идеологий. Таковые используются для преступного управления нашим обществом.

В настоящее время на развитии всего человечества крайне негативно сказывается проблема глобальной информационно-идеологической преступной деятельности. Она заключается в установлении ГОВ через мировые СМИ  контроля над общественным мнением, управление им, в том числе посредством сообщения искажённой и/или ложной информации, разложении через литературу, музыку, образование и кинематограф нравственности, национальных культур, развитии у населения различных страхов для достижения своих корыстных целей и облегчения совершения преступлений, например, актов агрессии.

Одна из восточных мудростей гласит: «Хочешь победить врага – воспитай его детей». Этого правила чётко придерживаются при ведении глобальной информационно-идеологической преступной деятельности, используя возможности института образования. Его целенаправленно разрушают во всех странах, внедряют в него преступные идеологии, в том числе разрушающие духовные начала (религиозный экстремизм, развращение, потребительство).

Преступные сословно образовательные системы. По мнению Д.А. Шестакова, государственная власть в США являет собой важнейший рычаг управления миром, которому ГОВ отдаёт предпочтение в сравнении с Западной Европой: она – рычаг второстепенный. Более высокий уровень европейской фундаментальной науки и образования раздражает денежных воротил. После окончания Второй мировой войны они позаботились о снижение этого уровня в ФРГ, где, помимо прочего, была по существу упразднена вторая – высшая – учёная степень (Habilitation), соответствующая нашей степени доктора наук.[37]

Дмитрий Анатольевич описывает существующую в США сословно образовательную систему следующим образом: «много учебных заведений для обычного населения. Подготовка в них очень слабая, в чём легко убедиться, полистав учебники, например, по криминологии (преступностиведению), – с картинками как для младших школьников. Есть несколько прекрасных престижных университетов, но они обслуживают, главным образом, детей богатеев, готовящихся пополнить ряды «элиты». Им надо стать очень умными, а умные простые люди вредны, а не полезны для ГОВ.[38]

Подобные системы выстроены и в других странах, в том числе и России. По существу они преступны, так как лишают абсолютное большинство населения возможности получить хорошее образование, а значит, и развиваться, жить достойно.

Религиозное экстремистское образование. По словам президента Института Ближнего Востока Е. Сатановского, «одна из наиболее серьёзных проблем нашей страны – подготовка духовных лиц российского мусульманского мира. Сегодня большая их часть проходит обучение в Объединённых Арабских Эмиратах, Египте, Тунисе, Турции, Омане, Катаре. Но зарубежные учебные заведения Ближнего Востока подвержены влиянию радикальных течений ислама».[39]

Во многих американских фильмах используется следующий приём: зрителю преподносится, что враг (зло) идёт с Востока. В жизни всё обстоит иначе: негативное приходит к нам с Запада. Это видно и на примере Болонской системы, и на сущностной, идеологической составляющей образования, в том числе школьного.

Школьное образование против семьи. Серьёзным преступным информационно-идеологическим ударом, наносимым образовательной системой, является воспитание ребёнка в духе противостояния родителям и семье в целом. Школьные учебные программы во многих западноевропейских государствах выстраиваются так, чтобы у детей авторитет семьи, семейных ценностей постепенно сводился к нулю. Им прививается первенство их прав над всем остальным, в том числе мнением родителей. Процесс воспитания тем самым полностью разрушается: его принципы – поощрение и принуждение – перестают работать.

Школьное совращение. 1 октября 2012 года Россия подписала Конвенцию о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуального насилия. В целом данную Конвенцию можно охарактеризовать как документ, направленный на защиту детей от сексуального насилия, включающий важные криминологические положения о мерах защиты и помощи жертвам сексуального насилия, сбора и хранения данных об осуждённых за сексуальные преступления. Однако, в ст. 6 Конвенции «Просвещение детей», завуалировано, но нормативно читаемо, закреплено совершение государством деяний в отношении детей, фактически являющихся преступлением, предусмотренным ст. 22 Конвенции – совращением детей. В статье 6 оно именуется «просвещением», но de facto – это совращение!

Статья 6 гласит: каждая Сторона принимает необходимые законодательные или иные меры, направленные на обеспечение включения в программы начального и среднего школьного образования информации для детей об опасностях, связанных с сексуальной эксплуатацией и сексуальным насилием. Такая информация даётся в более широком контексте полового воспитания, и в ней особое внимание уделяется ситуациям повышенной опасности, в особенности связанным с использованием новых информационных и коммуникационных технологий.

Комментируя данную норму, условно разделим её на три составляющие. Первая – вред от информирования о сексуальной эксплуатации и сексуальном насилии. Для психологов должно быть совершенно очевидным негативное воздействие на психику детей и их формирующийся, ещё хрупкий внутренний мир информирования о сексуальной эксплуатации и сексуальном насилии. Данная информация, в первую очередь, выступает в качестве фактора, нарушающего нормальное психосоциальное развитие детей.

Вторая составляющая – усиление негативного влияния информирования через целенаправленное привлечение внимания к ситуациям повышенной опасности, в особенности связанным с использованием новых информационных и коммуникационных технологий. Фактически своими нормами «законодатель» создаёт условия для того, чтобы дети открыли «ящик Пандоры» – те страницы глобальной сети Интернет, которые ещё более ускорят необратимое разрушение от «информирования» нормального психосоциального развития детей вследствие обращения к ситуациям опасности в Интернете (простыми словами, многочисленным сценам разврата, коими напичкана глобальная сеть).

Третья составляющая – в результате применения «образовательных программ» будет причинён существенный вред семейным отношениям (в масштабах государства – институту семьи в целом): возможно возникновение страхов, основанных на сексуальном насилии, у детей перед родителями, что, помимо прочего, может выступать как популяризирующий фактор гомосексуальных семей. Со значительной степенью вероятности мы будем наблюдать нарастающую семейную десоциализацию,[40] что является существенным криминогенным фактором.

П.А. Кабанов (Набережные Челны, Россия).

Основные тенденции развития современной российской криминологии и некоторые перспективные научные направления её дальнейшего развития: взгляд провинциального оптимиста.

Специалистам длительное время формирующим и развивающим современную российскую криминологическую науку трудно не согласится с основными положениями доклада авторитетного российского криминолога, доктора юридических наук, профессора, заслуженного юриста Российской Федерации С.М. Иншакова, исследования и публикации которого широко известны в России и за рубежом [1; 2; 3; 4; 5].

Действительно, значение для государства и общества криминологической науки изменчиво, ситуативно и требует постоянного мониторинга. Оценка С.М. Иншаковым развития и состояния современной российской криминологии верна, объективна, но слишком пессимистична. Это позволяет нам высказать свое, более оптимистичное видение этого вопроса.

Научные исследования в сфере противодействия преступности формируются, как правило, по двум направлениям, вызванным потребностями правоприменительной, в том числе и правотворческой деятельности и потребностями научно-исследовательских коллективов или отдельных специалистов в разработке и/или создании новых криминологических теорий. В отдельных случаях основные направления развития научных, в том числе и криминологических исследований, закрепляются ведомственными нормативными актами.[41] При этом постоянно обновляется перечень перспективных направлений, а специалисты критически относясь к имеющимся научным наработкам, предлагают новые направления в виде отдельных криминологических отраслей или частных криминологических теорий [6, c.5-33; 7, c.515-518; 8, c.175-178; 9, c.132-137; 10, c.186-189]. Такие научно обоснованные криминологические направления находят понимание и поддержку в Санкт-Петербургском международном криминологическом клубе, где и зародилась современная российская отраслевая криминология. Выделение криминологических теорий это не только тенденция российской криминологической науки и практики противодействия преступности, но и зарубежной [11, c.3-22]. Анализ текущей информации о состоянии криминологических исследований и потребностей современной правоприменительной практики позволяет определить некоторые тенденции криминологии как науки и на основе этого спрогнозировать ближайшие и отдаленные перспективные направления криминологии как самостоятельной отрасли научных знаний и учебной дисциплины.

Основные тенденции развития современной российской криминологической науки характеризуются целым рядом взаимосвязанных и взаимообусловленных признаков.

Во-первых, наблюдается расширение научных связей отечественных криминологов с зарубежными коллегами. Отечественные специалисты всё чаще публикуются в научных криминологических изданиях за рубежом [12, c.259-292; 13, c.93-97; 14; 15, c.103-113; 16, c.157-165; 17, c.133-137; 18, c.509-549], а авторитетные зарубежные криминологи в российских научных периодических изданиях [19, c.8-19; 20, c.32-36; 21, c. 95-105; 22, c.161-174]. Наиболее значимые монографические исследования зарубежных криминологов стали переводится на русский язык и переиздаваться в российских издательствах [23; 24], а российские научные работы переводится на иностранные языки [25]. В результате происходит влияние зарубежных криминологических теорий на развитие отечественной криминологии. Это обстоятельство влияет  на увеличение объема криминологической информации и качество криминологических знаний. Более того, публикуются результаты совместных криминологических исследований российских и зарубежных специалистов [26, c.240-256; 27, c.378-384; 28, c.180-188]. Это свидетельствует о тенденции интеграции российской криминологической науки в общемировое криминологическое пространство и её развитии.

Во-вторых, происходит расширение криминологических знаний за счет формирования и использования новых источников криминологической информации, в результате чего криминологические исследования становится востребованными в смежных науках и сферах жизнедеятельности и обогащают их. Например, формирование новых видов статистического учета – количества потерпевших от преступлений и развитие виктимологической статистики расширять объем знаний не только в области статистики, но и криминологии.

В-третьих, развитие отраслей и частных криминологических теорий позволяет им переходить в другие отрасли знаний, насыщая и дополняя их необходимой криминологической информацией. Например, увеличение объема знаний о преступности несовершеннолетних и мерах противодействия ей позволяет развивать не только ювенальную криминологию, но ювенальную педагогику [29, c.18-22] и другие направления, связанные с оказанием помощи несовершеннолетним.

В-четвертых, развитие мировой криминологии и потребностей международных организаций формирует заказ на проведение криминологических исследований по наиболее актуальным направлениям противодействия преступности (организованной преступности, терроризму, экстремизму, коррупции, компьютерной преступности, наркобизнесу и др.), в том числе совместных международных и междисциплинарных.

В-пятых, дифференциация и глубокая специализация высшего образования, связанная с делением на разные сроки и уровни подготовки: бакалавриат, специалитет, магистратуру и аспирантуру требует формирования специализированных курсов по вопросам противодействия преступности и её отдельным видам. Это обстоятельство делает востребованным разработки новых междисциплинарных частных криминологических теорий и, на их базе, внедрения в учебный процесс новых специальных курсов, в том числе и межотраслевых для обучения по различным направлениям подготовки, а не только юриспруденции. Примером формирования такого специализированного междисциплинарного курса является учебная дисциплина, основанная на результатах исследования феномена коррупции и мерах противодействия ей, именуемая в зависимости от направления подготовки либо особенностей образовательного процесса в вузе «Противодействие коррупции» [30], «Антикоррупционная политика» [31] либо производными от них [32, 33, 34, 35].

В-шестых, развитие отечественной криминологии как науки и увеличение объема исследований повлекло за собой появление специализированных криминологических научных периодических изданий – научных междисциплинарных криминологических журналов:

Криминология: вчера, сегодня завтра;

Российский криминологический взгляд;

Криминологический журнал.

Всероссийский криминологический журнал;

Литература:

1.            Иншаков С.М. Преступность и ее причины в Вооруженных Силах. - М., 1995.

2.            Иншаков С.М. Зарубежная криминология. – М., 1997.

3.            Иншаков С.М. Криминология: учебник. – М., 2000.

4.            Иншаков С.М. Исследование преступности. Проблемы методики и методологии. – М., 2012.

5.            Иншаков С.М. Факторный анализ преступности. Корреляционный и регрессионный методы. – М., 2012.

6.            Мельникова Э.Б. Социальная реакция на преступность – новое направление современной буржуазной криминологии // Проблемы буржуазной криминологии. Реферативный сборник. – М., 1981. – С.5-33.

7.            Старков О.В. Истоки новых направлений в криминологии // Закономерности преступности, стратегия борьбы и закон. – М., 2001. – С.515-518.

8.            Старков О.В. Проблемы создания новых направлений современной криминологии // Актуальные проблемы экономики и права. – 2007. – №3. – С.175-178.

9.            Номоконов В.А. Современная криминология: традиционные подходы и новые направления // Организованная преступность, миграция, политика. – М., 2002. – С.132-137.

10.          Номоконов В.А. Теория причинности в криминологии нуждается в более глубоком подходе // Российский криминологический взгляд. – 2008. – №3. – С.186-189.

11.          David J. Smith. Wider and deeper: The future of criminology in Europe // European Journal of Criminology. – 2014. – Vol.11. – №1. – P.3-22.

12.          Gilinskiy Y. Crime in contemporary Russia // European Journal of Criminology. - 2006. - Т. 3. - №3. - С.259-292.

13.          Skifsky Ivan S. Why Homicides are Committed in Russia: Quantitative Explanation // International Journal of Criminology and Sociology. – 2012. – Vol.1. – P.93-97.

14.          Kabanov P.A, Frolova I.I. Victimologic Measurement Crime in Russia: Criminological Analysis of the Effects  // Sociology and Criminology-Open Access. – 2016. – Vol.4: Social Crimonol 4: 132. doi:10.4172/2375-4435.1000132.

15.          Dikaev S.U. Heutige Probleme der Terrorismusbekämpfung in Russland// Kriminalität und Kriminalprävention in Ländern des Umbruchs Beitrage einer Internationalen Konferenz in Baku/ Aserbaidschan/ Helmut Kury und Elmar Karimov (Hrsg.). Universitätsverlag Dr.N. Brockmeyer, Bochum, 2006. S.103-113/

16.          Shestakov D. Legislative resolution of conflicts in Russia in connection with problems of family criminology//H. I. Sagel-Grande, M. V. Polak. Models ofconflictresolution. Antwerpen–Apeldoorn, 1999. P. 157–165.

17.          Shestakov D. Die Todesstrafe in Russland — Entwicklungen in den neunziger Jahren//Monatssrift für Kriminologie und Strafrechtsreform, 2001, N 2. S. 133–137/

18.          Shestakov D., Kury H., Danilov A. Changes in Criminal Law and Sentencing Practices in Modern Russia: An Assessment of New Elements of Punitiveness. In: Kury, Helmut, Shea, Evelyn (Eds.), Punitivity. International Developments. Vol. 2: Insecurity and Punitiveness. Bochum: Universitätsverlag (2011) – P. 509–549.

19.          Кристи Н. Борьба с преступностью – доходная индустрия // Уголовно-исполнительная система: право, экономика, управление. – 2011. – №5. – С.8-19.

20.          Сессар К. Воззрения на преступность и изменение общества // Криминология: вчера, сегодня, завтра. – 2013. – №1 (28). – С.32-36.

21.          Эскридж К. Образование в сфере уголовной юстиции, его влияние на преступность и социальный климат // Криминология: вчера, сегодня, завтра. – 2013. – №2 (29). – С.95-105.

22.          Мешко Г. Исследование некоторых факторов боязни преступлений в г. Любляна, Словения // Актуальные проблемы экономики и права. – 2016. – Т.10. – №3. – С.161-174.

23.          Кристи Н. Борьба с преступностью как индустрия. Вперед, к ГУЛАГу западного образца. Перевод с английского 2-е изд., перераб., доп. – М., 2001.

24.          Кристи Н. Удобное количество преступлений / пер. с англ. Е. Матерновской; общ. ред. и вступ. ст. Я.И. Гилинского. – СПб., 2006.

25.          Astanin V.V. Anti-corruption Measures and Prevention of Corruption Risks in Activity of Civil Servants: practice book. – M., 2011.

26.          Кури Х., Ильченко О. Эффективность наказания: результаты международных исследований // Актуальные проблемы экономики и права. – 2013. – № 2(26). – С. 240–256.

27.          Гантулага Н., Хармаев Ю.В. Некоторые вопросы ресоциализации осужденных в Монголии // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. – 2015. – Т.9. – №2. – С.378-384.

28.          Зигмунт О.А., Петровский А.В. Кибер- и интернет-преступность в Германии и России: возможности сравнительного исследования // Юридическая наука и правоприменительная практика. – 2015. – №4 (34). – С.180-188.

29.          Сорочинская Е.Н., Чальцева И.С. Развитие ювенальной педагогики как фактор стабилизации положения молодежи в Российской Федерации // Философия права. – 2010. – №2. – С.18-22.

30.          Землин А.И. Противодействие коррупции: рабочая учебная программа по направлению подготовки «Государственное и муниципальное управление». – М., 2015.

31.          Грибков М.А. Антикоррупционная политика: рабочая программа по специальности «Экономическая безопасность». – М., 2015.

32.          Шилкин А.М. Современные механизмы противодействия коррупции: рабочая программа. – Челябинск, 2014.

33.          Пунтус С.А. Шитова Т.В. Правовые основы противодействия коррупции: рабочая программа. – Красноярск, 2014.

34.          Пергеджиев А.Н. Государственная антикоррупционная политика: учебная программа по направлению подготовки «Политология». – М., 2013.

35.          Панфилова Е.А. Основы антикоррупционной политики: рабочая программа по направлению подготовки «Политология». – М., 2016.

Ждём Ваши отклики на доклад.

Доклад С.М. Иншакова будет опубликован в журнале «Криминология: вчера, сегодня, завтра». 2017. № 3 (46).

Материалы беседы будут опубликованы в журнале «Криминология: вчера, сегодня, завтра». 2017. № 4 (47).

Фотопредставление Беседы Вы можете найти в фотоальбоме Клуба.