С.М. Иншаков. КРИМИНОЛОГИЯ В XXI ВЕКЕ

При использовании материала статьи обязательна ссылка:

С.М. Иншаков. Криминология в XXI веке // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2017. № 3 (46). С. 36–44. 

 

С.М. Иншаков

КРИМИНОЛОГИЯ В XXI ВЕКЕ

 

 

Прошлое столетие можно было бы назвать золотым веком криминологии: она конституировалась в самостоятельное научное направление и обрела высокий статус науки, оказывающей существенное влияние на социальную практику. Однако уже в 1990-е годы криминология в нашей стране начала утрачивать данный статус. Всё более значимой становилась описательная функция этой науки. Весьма существенной чертой её стала публицистичность. Это явилось следствием снижения интереса во властных структурах к исследованиям криминологов. Учёные предпринимали попытки непосредственного обращения к обществу.

В XXI веке негативные процессы в криминологии стали ещё более рельефными. Наметился также вполне отчётливый тренд в сторону схоластики.[1] Студенты постепенно превратились едва ли не в главных адресатов изысканий криминологов. Утрата такого мощного локомотива, как социальная практика, всегда сказывается негативно на развитии науки.

Справедливости ради надо заметить, что указанные явления характерны не только для российской криминологии. Однако в отношении развитых стран Запада следует сделать несколько существенных оговорок. Парадигма отечественной криминологии (синхронизированная со стереотипами политической жизни) предполагает государственные органы главными субъектами воздействия на преступность, а соответственно, и главными адресатами криминологических разработок и рекомендаций.

В США и странах Западной Европы одним из адресатов изысканий криминологов является гражданское общество. Причём, адресатом не менее важным, чем государство, а в ряде аспектов и превосходящим его по значимости. При этом студенчество там рассматривается как элемент гражданского общества – элемент значимый, способный своими активными действиями инициировать существенные трансформации в обществе.

В России «переселение» теорий и концепций криминологов из монографий и отчётов о научных исследованиях в учебники и публицистическую литературу снизило уровень криминологических изысканий. За рубежом криминология оказалась защищённой от этой негативной тенденции тем, что в большинстве западных университетов в качестве учебников по криминологии используются монографии.

Системообразующим  для зарубежной криминологии является и то, что в абсолютном большинстве западных стран криминология не относится к юридическим дисциплинам, а рассматривается как одна из отраслей социологии. Это существенно повышает её исследовательский потенциал. И, наконец, культура и материальный уровень западного гражданского общества позволяют ему успешно конкурировать с государством в качестве субъекта криминологических мер и адресата рекомендаций, вырабатываемых на базе криминологических исследований.

Нормальной практикой в этих странах является то, что общественные организации финансируют исследовательские проекты. Общественные советы на региональном уровне обеспечивают внедрение криминологических рекомендаций в социальную практику. И если для российской криминологии ослабление государственного патроната оказалось весьма травмирующим, за рубежом ослабление такого патроната играет скорее позитивную роль.

Общество как потребитель криминологической продукции оказывается более значимым и более нуждающимся субъектом, нежели государство. Значительная часть преступлений не затрагивает высокопоставленных чиновников, принимающих государственные решения в сфере противодействия преступности. Угрозу их властным полномочиям и личному благополучию несут терроризм и экстремизм, вследствие чего противодействию этим криминальным проявлениям уделяется достаточно внимания. Остальные преступления попадают в сферу их внимания лишь в том случае, если они предаются гласности, становятся резонансными.

Чиновники не заинтересованы в объективной информации о масштабах преступности и её тенденциях. Эти цифры могут подпортить их имидж руководителей, успешно решающих социальные проблемы. Совсем другая позиция у гражданского общества. Интересы личности и общества затрагивают все преступления. Неэффективные меры противодействия – это уязвимость граждан по отношению к криминальным угрозам, ущемлённость интересов общества, заинтересованного в объективной информации о преступности.

Латентные преступления – это фактически граждане, оказавшиеся без государственной защиты, и преступники, оставшиеся безнаказанными. Именно поэтому в развитых странах исследовательской нормой является то, что данные о латентных преступлениях формируются на основе исследований, организуемых общественными организациями.

Проблематика, связанная с преступлениями правящей элиты, не только не сулит исследователям государственной поддержки, но и не исключает репрессивной реакции того или иного уровня жесткости. Исследования беловоротничковых преступлений сделали Э. Сатерленда изгоем даже в таком «свободном» обществе, каким является американский «оплот демократии».

В советское время об исследованиях подобного рода было бы трудно  и помыслить. У нас такие исследования не запрещены (хотя позитивных эмоций у властной элиты они, несомненно, не вызовут), но общий исследовательский уровень в сфере криминологии и социологии, уровень научной смелости[2] не дотягивают до этой проблематики. Опубликованные на эту тему труды скорее являются исключением, чем правилом [1; 5; 6; 11]. А ведь именно эти преступления привели к развалу нашей страны в 1991 году.

 Ещё более сложной проблемой является факторный анализ пороков политической системы и уровня эффективности противодействия преступности. Мы видим, как пробуксовывает противодействие коррупции – по К. Шмитту политика берёт верх над правом [12].

Факторы устойчивости зарубежной криминологии в определённой мере могли бы служить указателями развития этой науки и в нашей стране. Однако различия в сфере политической культуры и в уровне материального благосостояния населения оказываются весьма существенными барьерами в плане переноса зарубежного опыта на отечественную почву.

Каким же видится будущее российской криминологии? Это не такой простой вопрос. Прогноз позволяет не только заглянуть в будущее, но и верно оценить настоящее. Исследование перспектив криминологии – предпосылка анализа социальных трендов, важное условие осмысления криминально-политической ситуации в стране.

На фоне нелинейной динамики политических процессов и противоречивых социально-экономических трендов трудно сделать даже краткосрочный прогноз развития науки. Задача многократно усложняется при попытке подготовить среднесрочные и долгосрочные прогнозы. Тем не менее, опираясь на теорию вероятностей, прогностическую методологию и науковедение, попробуем осмыслить и предугадать, что нас ждёт впереди, к каким вызовам мы должны быть готовы, и каким представляется наиболее оптимальное реагирование на них.

Криминология – наука о преступности. Её главные задачи – анализ и коррекция социальной практики противодействия криминальным феноменам,  разработка рекомендаций по принятию эффективных мер воздействия на них. Сверхзадачи этой науки – оценка антикриминального потенциала общества и поиск путей наиболее полной реализации этого потенциала. Криминология обслуживает процесс социального отрицания преступности. Главным элементом этого процесса является субъект. Именно на него работает наука.

В качестве субъектов противодействия преступности могут выступать государственные органы, общественные организации и иные юридические лица, а также отдельные граждане. Субъект, как минимум, должен воспринять рекомендации криминологов, оценить и в случае положительной оценки начать реализовывать их, внося коррективы в процессе социальной практики. Как максимум, субъект должен:

– сформулировать социальный заказ науке;

– организовать обеспечение научных исследований (материальное, информационное), а также взаимодействие учёных и практиков в процессе коррекции научных рекомендаций.

В идеале – сверхмаксимум – через представительные органы власти и институты гражданского общества социум должен сформировать некий сверхсубъект, который мог бы решать следующие проблемы:

– создать оптимальную систему субъектов, противодействующих преступности (критерий оптимальности – максимальная реализация антикриминального общественного потенциала);

– обеспечить фундаментальные криминологические исследования, которые не ориентированы непосредственно на какого-то субъекта, но формируют ту интеллектуальную, информационную и методологическую среду, в которой может нормально развиваться прикладная наука, способная продуцировать практически значимые разработки.

Анализ перспектив отечественной криминологии в ХХI веке будет проведён на основе следующей классификации научной деятельности:

А. Научные направления (отрасли науки), патронируемые государством:

– патронат 1-й категории;

– патронат 2-й категории;

– патронат 3-й категории.

Б. Вузовская наука.

В. Свободная научная мысль – интеллектуальная деятельность, мотивированная индивидуальными познавательными потребностями.

Государственный патронат 1-й и 2-й категорий обеспечивает научному направлению высокий статус, достаточное обеспечение (организационное, информационное, кадровое, материальное). Причём, патронат 1-й категории предполагает жёсткую государственную ориентацию отрасли науки на решение определённого круга сверх актуальных социально значимых задач. Патронат 2-й категории допускает самостоятельную ориентацию учёных в плане выбора обоснованной актуальной проблематики, что не исключает и госзаказа.

Патронат 1-й категории предполагает:

– создание системы взаимодействующих НИИ;

– деление научной отрасли не только на фундаментальную и прикладную части, но и на теоретическую и экспериментальную.

Патронат 2-й категории обычно ограничивается созданием одного или нескольких НИИ, научных центров в вузах. Деление науки на фундаментальную и прикладную части выражено слабо, а дифференциация на теоретическую и экспериментальную может вообще отсутствовать.

Патронат 3-й категории предполагает государственное обеспечение прикладных исследований. При этом фундаментальные функции выполняет вузовская наука.

Государственный патронат – способ интенсификации научной деятельности посредством материального обеспечения и организации исследовательской работы, а также путём привлечения наиболее талантливых интеллектуалов к решению актуальных проблем страны в относительно сжатые сроки.

Вузовская наука – феномен достаточно специфичный. Его особенность в том, что часто критериями, определяющими уровень данного вида науки, выступает деятельность вузовских учёных или студентов. Она вполне может обходиться без практики в качестве критерия истины. Изложенное не исключает и того, что отдельные представители вузовской науки могут достигать грандиозных высот, но это скорее их личное дело. От вузовской науки такого высокого уровня не требуется. Не стоит думать, что автор этих строк идеализирует академическую науку, которая буквально вытолкала из своей среды гениального математика Перельмана.

Вузовская наука выполняет ряд функций:

– обеспечивает подготовку специалистов, в том числе и будущих учёных;

– служит своеобразным кадровым и интеллектуальным резервом для патронируемой государством отрасли науки (в отдельных случаях составляет ей конкуренцию);

– обеспечивает возможность интеллектуального развития и свободного интеллектуального творчества, что выполняет функции фундаментального осмысления проблем по отношению к некоторым прикладным наукам.

Если государство не уделяет достаточного внимания развитию того или иного научного направления, оно переходит вначале на положение изгоя. Затем обретает статус «погасшей звезды». Финальная стадия – свободное интеллектуальное творчество, черпающее ресурсы из других видов деятельности. В двух последних фазах наука может находиться достаточно долго, после чего она либо возрождается, либо исчезает.

В отдельных случаях определённое научное направление, утратив государственную поддержку в одной стране, может активно развиваться в других странах: там, где науке обеспечиваются нормальные условия.

Отечественная криминология никогда не обретала государственного патроната 1-й категории. Функционирование во всех остальных диапазонах она проходила. В 1930-е годы она обрела статус науки, в развитии которой была нажата кнопка «пауза». Криминологическая мысль обрела очень скромное временное прибежище в науке уголовного права, а также в интеллектуальном творчестве чиновников, которые на уровне обыденного сознания нередко формулировали и реализовывали криминологические идеи.

В 1960-е годы криминология была возрождена и обрела государственный патронат 2-й категории. В конце 1980-х её статус был несколько понижен (до 3-й категории). 1990-е годы ознаменовались утратой и этого статуса. Вузовская наука стала её прибежищем. Мы уже отмечали особенность этого феномена –  в его лоне наука не способна полноценно развиваться (в отрыве от решения проблем социальной практики и прикладной науки). Показателем этой неблагоприятной тенденции стал вал достаточно слабых диссертаций по криминологии, защищённых в этот период. Количество продуктивных криминологических исследований, число социально значимых научных достижений, не говоря уже о научных открытиях, стало стремиться к нулю.

Сегодня мы переживаем период вытеснения криминологии из вузовской науки. Впереди следующие возможные варианты развития:

– изменение государственной политики и обретение криминологией государственного патроната;

– обретение криминологией общественного патроната на фоне развития гражданского общества;

– независимое криминологическое интеллектуальное творчество.

Не исключено, что криминологические функции будут выполнять стремительно развивающиеся сегодня науки, создающие нано-, био-, информационные, когнитивные технологии. Радары на дорогах великолепно демонстрируют, как технократы могут продуктивно решать не только проблемы регулировки движения, но и коррупции. Несомненно, впереди у них большое будущее.

Достаточно проблематично делать привязку прогнозов к определённым срокам. Несомненно, в ближайшей перспективе (1–3 года) никаких радикальных трансформаций не предвидится. Всё более отчётливо будут проявлять себя две негативные тенденции. С одной стороны – «выдавливание» криминологии из сферы взаимодействия с субъектами социальной практики в сферу вузовской науки. С другой стороны – исключение криминологии из перечня обязательных учебных дисциплин на юридических факультетах вузов и уменьшение количества часов, отводимых учебным планом на её изучение.

Конечно, это существенно отразится на уровне распространённости в обществе криминологических знаний, интенсивности, масштабности и глубине исследований. Приток молодёжи в науку будет существенно уменьшаться. Репродуктивная функция криминологических научных школ будет утрачиваться. Будет ли эта функция утрачена на какой-то срок или навсегда, зависит от многих факторов. Учитывая уникальную способность российской культуры опускаться до самого низкого уровня и затем вновь возрождаться, полагаю, что эта утрата будет не безвозвратной. Как бы то ни было, ближайшая перспектива у нашей науки не очень радужная. Однако заметим, что вузовская схоластика, где на криминологию уже наброшена удавка, не единственное её прибежище.

Поскольку за прошедшие десятилетия криминология в своём развитии достигла весьма высокого уровня (в теоретическом, исследовательском и педагогическом планах), она имплементировалась в нашу культуру. Уровень криминологической подготовки многих должностных лиц в правоохранительных органах вполне удовлетворительный. Соответственно, «растворение» криминологии в национальной культуре и практике противодействия преступности, основанной на здравом смысле и базовой криминологической подготовке различных должностных лиц, является ещё одной нишей, позволяющей науке сберегать себя в «спящем режиме» достаточно долго (как минимум, на протяжении жизни поколения). Конечно, в среднесрочной и долгосрочной перспективе основанная на здравом смысле практика противодействия преступности может преподнести большие сюрпризы.

В ближайшие пять лет весьма вероятны достаточно серьёзные трансформации российской государственной политики и социальной жизни. Наименее вероятный, но, тем не менее, вполне возможный вариант  –  реанимация гайдаровского либерализма и ельцинской государственной недееспособности. Это на долгие годы сделает крайне актуальной последнюю схему – сбережение криминологии в «спящем режиме» в недрах нашей культуры. Наиболее вероятный вариант – такая трансформация политической системы и политического режима, которая окажется несовместимой с деградацией отечественной науки и отчуждением её от социальной практики.

Есть немало оснований полагать, что указанной трансформации будет предшествовать (и в последующем сопровождать её) достаточно серьёзное ухудшение криминальной ситуации в стране. Поэтому разработка рекомендаций по эффективному противодействию преступности станет весьма актуальной. Вероятно, в такой ситуации можно будет воспользоваться и старыми наработками. Но не исключено, что конфигурация криминальных проявлений будет уникальной, что потребует их углубленного изучения, анализа, осмысления.

Диалектика бытия такова, что в этом мире не бывает чего-то абсолютно негативного или хорошего. Высокий статус криминологии в 1970-е годы способствовал её расцвету, но при этом делал ручной по отношению к власти. Изрядно мешала развитию науки и её чрезмерная заидеологизированность.

Были в советские времена и свои «перлы». Например, талантливый учёный Л.Н. Гумилёв в звании доктора исторических наук работал младшим научным сотрудником. В 1974 году он успешно защитил докторскую диссертацию по географии на тему «Этногенез и биосфера Земли». Однако она не была утверждена Высшей аттестационной комиссией с аргументацией, достойной книги юмористических афоризмов: «Диссертация по своему уровню выше, чем докторская, поэтому не может быть признана таковой». Не эти ли формулировки заложили основы того научного пике, которое мы наблюдаем сегодня!

Уменьшение государственного патроната до микроскопического уровня (при ещё сохранившемся достаточно высоком уровне криминологической культуры) выводит научную мысль на позиции свободного творчества, поиск решений самых сложных и актуальных проблем в традиционно запретных сферах. Конечно, свободная криминологическая мысль – сирота. Вряд ли какой-либо субъект возьмётся за реализацию её проектов. Однако в эти периоды возможны такие интеллектуальные прорывы, которые будут подпитывать творчество в криминологической сфере в последующем многие годы.

«Исследовательская пауза» имеет и плюсы, и минусы. Она позволяет науке посмотреть на себя как бы со стороны. Утрата субъектности и «сиротство» криминологии детерминированы, с одной стороны, трансформацией политической системы. А с другой – тем, что рекомендации криминологов нередко оказывались не на должном уровне. Теоретический уровень криминологии уже в 1980-е годы позволял проводить изыскания и разрабатывать предложения по их результатам на основе принципа научно-исследовательского модуля.[3]

Научно-исследовательский модуль – это система:

– показателей преступности;

– параметров вреда, причиняемого ею;

– факторов преступности;

– мер противодействия преступности (с расчётом их эффективности);

– ответственных исполнителей (адресатов рекомендаций).

Реализацию принципа научно-исследовательского модуля в криминологии целесообразно осуществлять в два этапа. Первый – базовый, представляющий следующий алгоритм:

1. Актуализация и конкретизация проблемы (например, преступность мигрантов);

2. Анализ показателей фактических преступлений (на основе статистических данных и результатов исследования криминальной латентности).

3. Правовой, социологический и экономический анализ негативных последствий фактических преступлений.

4. Прогноз, оценка перспектив негативных последствий, если не принять эффективных мер.

5. Постановка конкретных целей: каких результатов предполагается достичь.

6. Факторный анализ на основе расчётов корреляционной зависимости (анализ покажет, насколько значимым будет устранение того или иного фактора). Результат факторного анализа – шкала факторов (ранжирование): от самых значимых до минимальных детерминант.

7. Разработка мер воздействия на преступность (на основе факторного анализа).

8. Субъектная привязка мер (на кого предполагается возложить обязанности выполнить конкретные функции по устранению факторов преступности).

9. Экономический анализ стоимости мер по устранению каждого фактора.

10. Выбор мер, которые при минимуме затрат будут наиболее значимо снижать уровень и негативные последствия преступности.

11. Сопоставление цены преступности и цены мер воздействия. Расчёт эффективности мер.

Второй этап – контроль, анализ эффективности модуля и его совершенствование (доводка до должного уровня социальной практики). На втором этапе осуществляется анализ того, удастся ли реализовать алгоритм на практике, каковы его результаты. На этой основе производится доработка рекомендаций. Данный процесс может повторяться несколько раз – вплоть до достижения поставленных целей.

Именно на основе этого принципа должны были бы проводиться специальные исследования, подготавливаться кандидатские и докторские диссертации. Указанному принципу необходимо дать статус криминологической парадигмы. Возможно, тогда судьба криминологии была бы иной.

Конечно реализация модульного принципа, ориентированного на конкретные результаты, – дело непростое. Разработать эффективный модуль в одиночку невозможно. У вузовской науки, которая практически исключает формирование исследовательских коллективов, были бы серьёзные трудности. Возник бы также вопрос: «А как же быть с диссертациями?». Ведь их не пишут в соавторстве. В общем-то, это непривычно, но вполне решаемо. В конечном итоге, не от этих проблем должна зависеть наука, а от способности решать сложные и сверхсложные проблемы – достигать значимых и сверхзначимых результатов. Физикам в ХХ веке удалось реализовать этот принцип. Справедливости ради надо заметить, что организация их научных исследований была иной.

Сегодня реализация данного принципа затруднительна, поскольку предполагает государственный патронат науки. Однако этот анализ, во-первых, позволяет увидеть «упущенные победы», во-вторых, понять нужное направление развития криминологии. То направление, где она может обрести статус практически значимой науки.

Жизнь нелинейна. Взлеты и падения – естественны. Нормой бытия является отмирание нежизнеспособного. Мы немало потеряли за прошедшую четверть века. Но и сохранилось у нас достаточно. Если грамотно распорядиться «криминологическим наследием», то в долгосрочной перспективе у нашей науки могут быть не столь уж плохие результаты… при одном условии: если окружающий нас мир не утратит привычных очертаний. Мы приблизились к самой грандиозной прогностической загадке, без анализа которой осмысление криминологической проблематики может оказаться «бурей в стакане воды».

При оценке перспектив криминологии в научном и социальном пространствах необходимо иметь в виду два важнейших обстоятельства. Во-первых, глобальный социум и, вообще, социальная организация, и даже природа человека в ХХ веке вступили в фазу колоссальных трансформаций. Во-вторых, столкновение науки и реальности делает всё более и более актуальной проблему осмысления фундаментальных научных парадигм, методологических принципов – поиска новых точек опоры, которые позволили бы успешно совершенствовать социальную практику.

Сегодня мы находимся на начальной стадии трансформации социальности и человечности, но черты этих трансформаций проявляются всё отчетливей. Чипизация, киборгизация, отслоение личности от человеческого тела – это уже реальность. В последнее время криминологи справедливо предупреждают о глобальных негативных последствиях  названных процессов [2; 10].

На очереди – дифференциация человечества на разные «породы» с утверждением новых социальных констант. Первые – бессмертные полубоги, вторые – почти домашние животные, третьи – счастливчики, которым повезло стать прислугой полубогов, зарплату им будут выплачивать годами жизни.

В этих условиях криминология становится одним из инструментов гибридной войны государственности с трансгосударственностью, традиций с постмодерном, рациональности с обретающим господство абсурдом, скромностью Правды и доминацией Лжи, права с неправом. В этом ракурсе цели научных исследований, субъектность и адресность криминологии могут радикально меняться.

Предательство элит, их отчуждённость от национальных интересов становятся нормальной политической тенденцией, особенностью современной политической организации большинства стран мира. Установка «чем хуже, тем лучше» постепенно утверждается в качестве принципа социальной организации. Идея криминологических научно-исследовательских модулей может вызвать лишь улыбку у представителей транснациональной элиты, которым поручено вахтовым методом управлять той или иной страной.

Волей-неволей исследователи криминальной реальности оказываются перед необходимостью осмысления сложнейшей проблемы: «Существует ли вообще тот субъект, который способен воспринять и реализовать на практике результаты их исследований?». Моделирование такого субъекта выходит за рамки традиционного предмета криминологии. Это сфера политологии и политической борьбы. Но без такого субъекта исследовательская активность теряет смысл.

Второй аспект затрагивает глубинные пласты гносеологии, к которым прикасались Платон, Кант, Гегель, Хайдеггер. У этих пластов есть верхний слой, активно исследуемый наукой. Только не той, в рамках которой мы работаем. А.И. Фурсов презрительно называет это научное направление  профессорско-профанной наукой [9]. По его мнению, современная наука об обществе (её парадигма, категории и императивы) не способна затронуть «нерв» общественной жизни, исследовать движущие пружины социальных процессов, понять и описать реальную сущность социальных процессов.

Учёные, словно дети, играют в песочнице, строят никому не нужные куличики и пирамидки. Находятся в иллюзорном мире и участвуют в утверждении этих иллюзий на уровне общественного сознания. Другие учёные, обслуживающие реальных политических субъектов, презирают и эту науку, и этих учёных, относятся к ним как к имитаторам науки со всеми вытекающими последствиями (материальное обеспечение, менеджмент и т.п.). В этом ракурсе современное состояние отечественной криминологии вполне закономерно. И изменить его с помощью внедрения криминологических модулей или создания специального криминологического НИИ вряд ли удастся.

Более глубинный пласт проблемности научной методологии иллюстрирует следующая выдержка из книги А.Г. Дугина: «В конце 1980-х в США состоялась международная научная конференция под выразительным названием «Конец науки», на которой участники вынуждены были констатировать, что совокупность современных научных знаний является, на самом деле, лишь современной разновидностью мифологии, а значит, человечество фатально остаётся тем же самым, что и раньше… Эпоха оптимистического материализма и позитивизма явно завершилась» [3, с. 763–764].

Сегодня вряд ли корректно говорить о завершении эпохи материализма и позитивизма. Не исключено, что материализм и позитивизм детерминированы пределом интеллектуальных способностей человека. Мир, несомненно, устроен более сложно, нежели его представляют учёные в современных моделях бытия. Но «вещь в себе» она потому и есть «вещь в себе», что до её постижения наш интеллект не дотягивает. Более продуктивным было бы восприятие радикальной гносеологии как калитки в иные реальности, с которыми наука уже соприкасается. А по мере развития человеческого интеллекта эти реалии будут осваиваться всё интенсивней. Отечественные криминологи уже прикоснулись к исследованиям на основе новых методологических принципов [4; 7; 8]. В перспективе, когда такие исследования наберут необходимую критическую массу, не исключено возникновение нового направления в криминологии, а может быть – и радикальное изменение базовой криминологической парадигмы.

Исследование перспектив криминологии вывело нас на очень сложные вопросы. Задачи, которые социум[4] ставит перед нашей наукой, поистине грандиозны. Готовы ли мы к их решению? Оправдаем ли мы надежды того субъекта, который молчаливо взирает на нас и ищет тех, кто сможет выразить национальные интересы народа?

Великая цель рождает великую энергию.

 

 

Пристатейный список литературы

 

1.     Данилов А.П. Преступность мировой экономики – нет свободе! // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2016. № 2 (41). С. 40–41.

2.     Данилов А.П. Прогресс как криминогенный фактор // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2016. № 4 (43). С. 64–68.

3.     Дугин А.Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить пространством. М., 2000.

4.     Кондратюк Л.В., Овчинский В.С. Криминологическое измерение / Под ред. К.К. Горяинова. М.: Норма, 2008.

5.     Лунеев В.В. Криминогенная обстановка в России и формирование новой политической элиты // Социологические исследования. 1994. № 8–9. С. 89–101.

6.     Лунеев В.В. Преступность XX века. М., 2005.

7.     Мороз А. Мистические корни преступности // Русь державная. 1998. № 7.

8.     Старков О.В., Башкатов Л.Д. Криминотеология. Религиозная преступность. СПб., «Юридический центр Пресс», 2004.

9.     Фурсов А.И. Психоисторическая война. URL: http://communitarian.ru/posts/istoriya_propagandy/ai_fursov_psihoistoricheskaya_voyna_chast_i_08012014 (дата обращения: 01.09.2017).

10.  Шестаков Д.А. Поголовное чипирование как подмена Бога шайкой земных хозяев (возвращаясь к Достоевскому) // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2016. № 4 (43). С. 57–60.

11.  Шестаков Д.А. Преступность политики (размышления криминолога). Монография. СПб.: Издательский Дом «Алеф-Пресс», 2013. 224 с.

12.  Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 35–67.