ИСКУССТВО И КРИМИНОЛОГИЯ: КРИМИНОЛОГИЯ КАК ИСКУССТВО

Д.А. Шестаков

ИСКУССТВО И КРИМИНОЛОГИЯ: КРИМИНОЛОГИЯ КАК ИСКУССТВО

Преступностиведы, ходите в оперу! Есть у меня обыкновение посещать оперу перед очередным заседанием Санкт-Петербургского международного криминологического клуба, что позволяет настроиться на работу. Отсюда появился музыкальный эпиграф к недавнему нашему заседанию об организованной экономической преступной деятельности. В качестве эпиграфа мы взяли куплеты Мефистофеля из «Фауста» Гуно. Без высокого искусства жизнь человека превращается в скотство. Музыка располагает к рефренам. Начну с того, что повторяю неоднократно. Речь идёт о многократно высказанном мной мнении об основных причинах воспроизводства преступности.

Применительно к современной России называю таковых три: 1. Противоречие между потребительством и духовностью, проявляющееся, в частности, в ослаблении национальной идеи. 2. Противоречие между бедностью и откровенно украденным у народа богатством при отсутствии среднего зажиточного слоя. 3. Противоречие между глобально-американизированной «олигархией» (воробогачеством) и суверенными цивилизациями. Третье противоречие в преломлении глобального в российское предстаёт как противоречие между властью, слившейся с «олигархией», и большинством населения.^[1]

Для тех, кто забыл, напомню, что под духовностью человека я понимаю умение отрешиться от вещного и получать полноту мироощущения посредством интеллектуальной, эстетической, эмоциональной деятельности, которая в значительной мере абстрагируется от своей материальной стороны. Духовность связана с божественным, вечным. К бездуховности не в последнюю очередь отношу я отрыв от национальных корней, антипатриотизм.

Великие писатели о «механизме» зла. Преступление есть проявление зла. Понимание того, что зло связано с противоречием между вещным и духовным, находим в глубочайших творениях художественной литературы. Это укрепляет наш взгляд на причины преступлений и воспроизводство преступности.

У Гёте Мефистофель склоняет Фауста к договору: предоставляет ему земную радость в обмен на то, что на том свете Фауст будет ему служить.[2] Дьявол делает ставку на приверженность человека к низшим земным ценностям. Фауст не уверен, что при его высоких запросах он сможет среди этих благ получить такое, какое заставит его воскликнуть мгновению: «Verweile doch! du bist so schön!»[3]

У Достоевского чёрт говорит сходящему с ума Ивану Карамазову: «…взять от жизни всё, что она может дать, но непременно для счастия и радости в одном только здешнем виде – и явится человек-бог». Ему «всё дозволено».

У Оскара Уайльда лорд Генри в духе Мефистофеля провозглашает: «Цель жизни – самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность – вот для чего мы живём».

У Достоевского чёрт подсказывает Ивану Карамазову дорогу растления: «…надо всего только разрушить в человеке идею о Боге, вот с чего надо приняться за дело!..»

Во всех приведённых примерах путь к злу (дьявольский путь) привязан классиками к сосредоточенности человека на материальном.

Вагнер и экономическое преступностиведение. «Но уж темнеет вечер синий, пора нам в оперу скорей». На экономическую криминологию я бы советовал настраиваться, углубляясь в Рихарда Вагнера – музыканта и драматурга. Ф. Ницше писал, что язык всё реже служит выражению сильных движений чувства. Вначале он мог передавать их во всей простоте. Но с усложнением языка и, в особенности, с засорением его словами другой языковой группы, смешением языков его коммуникативная роль ослабляется. Всё больше отмечается согласованность в словах и рассогласованность в чувствах.^[4] Редко ли научные работники, в том числе преступностиведы, увязают в бессодержательности слов? Как только люди пытаются столковаться и объединиться для общего дела, ими овладевает безумие понятий и просто словесных звуков.

Вагнер, великий композитор, со знанием дела утверждал: как бы ни были произвольны и отвлечённы вдохновения творческой фантазии, есть в них неизменная связь с естественной почвой, душой народа. Истинный поэт, в какой бы отрасли искусства он ни творил, неизбежно находит художественные побуждения и мотивы творчества в безыскусственной жизни своего народа. Музыка, проросшая из многовековой жизни и подневольного труда могучего народа, способна сказать больше, чем язык понятий. Великий народ – будь то немцы или россияне – имеет великое искусство. Оно важнее хозяйства и хозяйствования. В великой музыке слышится возврат к природе. У Вагнера – с особой мощью. Композитор ведёт к преодолению отчуждённости и непонимания человека человеком.

Дыхание музыки, природы способно подсказать верное направление, как пташка в волшебном лесу подсказывает герою тетралогии Зигфриду его предназначение и необходимые действия на пути судьбы. В «Мариинке», предавшись вдохновляющему вагнеровскому звучанию, на высоком всплеске чувств, я вдруг услышал: а ведь это преступностиведение (!), от которого мне никуда не скрыться. Вагнер, не только открыватель звуков, но и либреттист, философ, ставит и по-своему решает вопросы о корнях преступности и преодолении её.

Расстановка преступных сил по Вагнеру такова. Трудяги-великаны, построившие за немалую мзду Валхаллу, обитель для богов. Нибелунги – заведшиеся в болотной сырости карлики, кующие золото (подземные ювелиры)^[5], и их предводитель Альберих, проклявший истинно прекрасное (любовь) во имя золота и власти, которую оно даёт. Альберих похитил золото у дочерей Рейна и выковал из него магическое кольцо – рычаг непоколебимой власти. Действующая власть – боги во главе с Вотаном, стремящиеся перехватить у Альбериха заветный перстень. Они господствуют и будут господствовать, пока сохранится власть денег, перед которой бессильны все стремления и дела.

Решение вопроса преступности Вагнер связывает, с одной стороны, с девственными дочерями Рейна (по-нашему, русалками), для которых золото – это не деньги, не власть, а блеск природы, с другой стороны – со свободными от власти богов и денежной зависимости, бесстрашными, цельными люди: валькирией Брунхильдой и её возлюбленным Зигфридом. Они с русалками близки по духу.

Пройдя через жестокие испытания, Брунхильда предаёт себя самосожжению, погибая вслед за возлюбленным. Кольцо нибелунга Альбериха, золото, дающее власть она возвращает дочерям Рейна, для которых сверкание драгоценного металла прекрасно само по себе, у русалок оно освобождается от иного, меркантильного, значения. Совершение преступлений на Земле (мошенничеств, убийств) прекращается. Власть в лице богов вместе с их обителью, Валгаллой, на высоком берегу Рейна рушится. Таковы криминологические воззрения Рихарда Вагнера, таков его вклад в преступностиведение.

Оправдание зла и вечность преступности. Совсем неутешительно для преступностиведения и общества то обстоятельство, что великие писатели, к которым мы обратились, свидетельствуют необходимость зла, стало быть, и преступления. По их мнению, зло предусмотрено свыше. Оно имеет свое назначение.

У Достоевского чёрт «просвещает» Ивана Карамазова: «Для жизни мало одной «осанны», надо, чтоб «осанна»-то это проходила через горнило сомнений… Я, впрочем, не во что это не ввязываюсь, не я сотворял, не я в ответе. Живи, говорят, потому что без тебя ничего не будет… Без тебя не будет никаких происшествий, а надо, чтобы были происшествия… Без страдания какое было бы в жизни удовольствие – всё обратилось бы в один бесконечный молебен: оно свято, но скучновато…»

Возможна ли победа духовности? Но вот идеалист Вагнер был иного мнения. Возможна ли победа духовности над корыстью? Добра над преступным злом? С надеждой вслушаемся во всемирно признанный «Полёт валькирий», от которого у человека, открытого для мира искусства, мурашки бегут по спине… Если вдуматься, это ничто иное как потрясающее воплощение в музыке главного криминогенного противоречия между духовностью и корыстно-властным злом. За «полётом» стоят сомнения. На чью сторону стать? Не побороть ли страх перед властью золота (в современном звучании – властью денег) и не подняться ли с вагнеровской мощью на защиту высших, духовных ценностей?

Преступление (зло) заложено в само мироустройство, в которое одновременно вплетено и противодействие ему. В этом заключается источник поддержания жизни, её развития. Зло «целесообразно», но из этого не вытекает, что с ним надо мириться.