Шестаков Д.А. ВОЗВРАЩЕНИЕ К КРИМИНОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ПРИЧИННОСТИ

При использовании статьи ссылаться:

Шестаков Д.А. Возвращение к криминологической теории причинности // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2015. № 2. С. 88–97.

Д.А. Шестаков

ВОЗВРАЩЕНИЕ К КРИМИНОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ПРИЧИННОСТИ

Предисловие. Просматривая отклики на одну из бесед, проведённых недавно нашим криминологическим клубом, я с грустью столкнулся с полным непониманием и незнанием сути и тенденций разрабатываемой в России теории воспроизводства преступности. Особенно печально то, что отклик подписан докторантами, т.е. людьми, которые должны освоить, по крайней мере, азы нашей науки. В связи с этим предлагаю вниманию читателей свою давнишнюю статью,[1] которая легла в основу соответствующего раздела моего учебника по криминологии.[2] В ней я не стал ничего менять, добавив в неё лишь краткое предисловие и post scriptum.

Экстракт. Теория причинности является важным компонентом российской криминологической науки. Можно сказать, что основательно разработанная теория причинности представляет собой отличительную черту российской, советской криминологии. Раздел о причинах совершения преступлений традиционного входит в Общую часть учебников по криминологии бывших социалистических стран, он составляет значимый структурный элемент данной научной дисциплины, в то время как аналогичный раздел в Западных учебниках обычно отсутствует. Видимым отличительным достоинством российской криминологической теории причинности является то, что исследование причинных связей, ведущих к совершению преступлений, не ограничивается сферами индивидуальной психологии человека, совершающего преступление, и взаимодействия этого человека с его непосредственным окружением, но распространяется также на макросоциальные явления и процессы, что в Западной криминологии отмечается только в отдельных частных криминологических теориях (социальной дезорганизации, стратификации), но не приобретает характера общей теории причинности, которая увязывала бы объяснение конкретных криминологических феноменов (скажем, корыстные преступления, внутрисемейные преступления, виктимность тех или иных слоев населения) с общесоциальной проблематикой.

Развитие теории причинности при коммунистическом режиме сковывалось рамками марксистско-ленинской идеологии, в частности, “классовым подходом” к объяснению причин преступлений, утверждением о том, что таковые “органически чужды природе социалистического строя” и что вообще они “исторически преходящи”.

Тем не менее, в процессе активного развития в 60-е – 80-е годы российская теория криминологической причинности достигла заметных результатов в виде концептуальных положений, которые остаются в настоящее время довольно продуктивными для объяснения некоторых сторон детерминации преступлений в целом, определенных их групп, а также для дальнейшего развития самой криминологической теории. Такими результатами, по мнению автора, являются в первую очередь положения о социальных противоречиях, играющих важную роль в продуцировании преступного поведения; о триедином подходе к основным (макросоциальному, социально-психологическому и индивидуальному) уровням его воспроизводства; о взаимодействии между собой криминогенных факторов, образующем некий социально-деструктивный механизм.

Социальное противоречие как причина преступного поведения. Раздел о причинах массового совершения преступлений в советской криминологии традиционно считался наиболее важным, значение его, пожалуй, несколько даже преувеличивалось, поскольку предполагалось, что, определение круга причин массового преступного поведения, сделает возможным в целом решение проблемы ликвидации преступности.

Развитие теории причинности в социалистических странах имело две тенденции. Во-первых, отчетливое стремление объяснять процесс массового совершения преступлений в тесной связи с общественными проблемами на абстрактном социолого-теоретическом уровне (и это со временем дало неплохие результаты в виде появления достаточно стройной и целостной теории причинности). Во-вторых, тенденциозное использование криминологии в идеологических целях с тем, чтобы на примере преступности доказать преимущества социализма перед капитализмом, подтвердить различные касающиеся преступного поведения формулировки и “предсказания” классиков марксисткой доктрины (и это уводило теорию в сторону неадекватных, порой наивных либо некорректных построений).

В двадцатые годы явно под влиянием коммунистической истерии, нагнетаемой стремящейся сохранить захваченную в стране власть партией большевиков, в противовес имевшему место среди криминологов того времени плюрализму мнений профессором А.А. Пионтковским был сформулирован так называемый монистический подход к объяснению преступного поведения. Этот автор призвал либерально-социологическому плюралистическому объяснению причин преступности противопоставить с точки зрения марксизма монистическую концепцию этиологии преступности капиталистического общества. Не отри­цая многообразия факторов преступности, все их он требовал поставить в «функционально-причинную» связь с производствен­ными отношениями капиталистического общества.^[3] Иными словами, по его утверждению. социализм, в отличие от капитализма, преступлений не порождает. Безогово­рочно также он принял тезис В. И. Ульянова (Ленина) о перспективе преступности как социального явления, назвав его отмирание имманентной тенденцией поступательного развития социалистического обще­ства.^[4] Таким образом, было положено начало этой второй, идеологической, тенденции в советской криминологической теории причинности.

С начала тридцатых по конец пятидесятых годов в Советском Союзе, как известно, ни криминологии – ни, стало быть, теории причинности не существовало.

В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов, возродившись, советская криминология начала с того, на чем остановилась перед перерывом ее развития. Следуя созданной А. А. Пионтковским традиции, С. А. Домахин утверждал, будто признание социального характера причин преступности не означает, что массовое совершение преступлений порождается социалистическими общественными отношениями, что сама преступность чужда и враждебна социализму.  Общие причины совершения преступлений в социалистическом обществе в период “перехода его к коммунизму” он сводил к двум видам: 1) враждебной деятельности империалистических государств и 2) отставанию общественного бытия от материальных условий жизни, к “неизжитым еще окончательно идеям, взглядам, представлениям, привычкам, сложившимся в условиях эксплуататорского общества”.^[5]

В шестидесятые – восьмидесятые годы идеологическая тенденция вылилась в ту концепцию причинности, которую я бы назвал концепцией коммунистического идеализма (Н. Ф. Кузнецова, П.И. Гришаев). Похоже, что предпосылкой для ее появления послужило принятие компартией СССР Программы построения коммунизма, в которой была сформулирована конкретная цель ликвидации преступности и устранения всех причин, ее порождающих. В этих новых условиях “по партийным соображениям” недопустимо было подлежащими ликвидации причинами преступного поведения называть “базисные” общественные явления, проблемы, касающиеся экономики, социального устройства.

Н. Ф. Кузнецова писала: “Социально-экономические детерминанты не верно считать причиной преступлений на том основании, что бытие определяет сознание”. По ее суждению, эти детерминанты формируют, оживляют, реставрируют антиобщественные традиции, потребности, интересы, мотивацию в сознании ... как причины преступности и преступлений, способствуют реализации криминогенной психологии в преступном поведении.^[6]  Причины, согласно взглядам Н.Ф. Кузнецовой, – это система социально-психологических негативных явлений в виде традиций, привычек нравов, среди которых, в частности, называются “питейные традиции, частнособственнические, анархистско-мелкобуржуазные, традиции агрессивной недисциплинированности, правовое бескультурье...”^[7]

При этом нельзя сказать, будто этим автором игнорировалось криминологическое значение базисных явлений. В своей внесшей значительный вклад в развитие криминологии монографии “Проблемы криминологической детерминации” она исследовала помимо прочего влияние на преступность социально-экономических процессов, протекавших в советском обществе.^[8] Б.В. Волженкин, разделяя позицию Н.Ф. Кузнецовой, подчеркивал, что отрицательные социальные качества личности (антисоциальная установка, нравственная противоречивость, неустойчивость) являются главной причиной преступления.^[9]Коммунистический идеализм в криминологии стремился лишь отодвинуть на задний план значение тех социальных детерминант преступного поведения, которые коренились в самом общественном устройстве тогдашнего советского общества.

Аналогичную конструкцию выстраивал П. П. Гришаев, в соответствии с которой решающим звеном воспроизводства преступлений является некая специфическая причина, проявление которой он усматривал также в сфере антисоциального сознания, называя вместе с тем в качестве составной части “полной причины преступности в СССР” взаимодействие отрицательных социальных явлений экономического, политического, идеологического и психологического характера.^[10]  Таким образом, представители “коммунистического идеализма” в криминологии, желая следовать марксизму, изменили ему: базису в их работах дана вторичная роль, а надстройке – первичная.

С конца шестидесятых годов советская, российская криминология интенсивно развивает социолого-диалектический подход к проблеме причинности, соответственно которому в качестве причин массового совершения преступлений рассматривались социальные противоречия самого того общества, в котором эти преступления имеют место. На криминогенную роль достигающих конфликта противоречий между потребностями определенной членов общества и легальными возможностями их удовлетворения было обращено внимание П. П. Осиповым и И. А. Исмаиловым.^[11]  В. Н. Кудрявцев, вклад которого в развитие теории криминологической причинности трудно переоценить,^[12] писал: “При системном подходе причины правонарушений выступают как рассогласования (читай: противоречия – Д. Ш.) внутри следующих систем: общество, класс, коллектив, малая социальная группа, а также и как противоречия между этими системами (подсистемами).^[13]

Л. В. Кондратюк прямо указывает на противоречия при отсутствии условий и недостаточной эффективности их разрешения как на подлинную причину процессов социальной дезорганизации, среди которых наряду с алкоголизмом, низкой дисциплиной труда, отклоняющимся сексуальным поведением... и т. д. он называет и преступность.^[14] Было высказано мнение о том, что “в основу систематизации детерминант социальной дезорганизации (в том числе преступности) может быть положена структура социальных процессов и соответствующих им противоречий”^[15] П. С. Дагель сформулировал положение о “наиболее перспективном подходе к причинам преступлений как к проявлению противоречий социалистического общества”. Он детально разработал схему противоречий, на разных уровнях и в разных сферах детерминирующих преступное поведение.^[16]

В общественных противоречиях усматривает источник преступного поведения и Л. И. Спиридонов.^[17] Я. И. Гилинский, также считающий наиболее общей причиной социальных отклонений “обусловленное общественным разделением труда противоречие между универсальностью, тотальностью человеческой деятельности и ее социальной формой”^[18], конкретизирует, что совершение преступлений как социальное явление порождается социальным неравенством.^[19] В. А. Номоконов пишет, что “причины преступности – это комплекс противоречий, относящихся к обществу в целом или, точнее, к различным сферам общественной жизни”.^[20] При этом он делает следующую оговорку, мол источником преступного поведения “могут служить не любые социальные противоречия, а лишь социальные деформации, т. е. такие противоречия, которые становятся тормозами общественного развития, социального прогресса”. К ним этот автор относит ограничения свободы, социальную несправедливость и дегуманизацию.^[21] Автор настоящей работы рассматривал применительно к проблематике семейной криминологии противоречия социального института семьи в качестве детерминант преступного поведения самых разных типов: от корыстного до насильственного.^[22]

 Тезис о том, что сущностью причин воспроизводства преступного поведения являются социальные противоречия, представляются логически убедительным, создающим перспективу для развития криминологической теории или, как говорят, чистой теории. Но как будто с точки зрения потребностей практики такая теория оказывается “слишком чистой” – ибо она немногое дает для решения прагматических задач совершенствования контроля за преступностью.  Государство заинтересовано в управлении преступностью, оно ждет от криминологии указания рычагов управления ею, а, точнее, перечня не всех, а “управляемых” причин. Значительная же часть причин (социальных противоречий) такова, что государство либо не может (как происходит, например, с противоречивостью набора сосуществующих в общественном сознании жизненных ценностей и правил достижения успеха), либо не хочет их разрешать (противоречие между богатством и бедностью). Отсюда с точки зрения прагматических потребностей государства вытекает нужда в оперировании некими факторами, занимающими в причинно-следственной цепи промежуточное положение между социальными противоречиями и массовым преступным поведением. Скажем, к числу таких факторов могут быть отнесены нарушения стабильности развития общества в связи с коренными социально-экономическими и политическими переменами, утрата общенациональной (общегосударственной) идеи и вытекающего из нее осознания значительной частью населения необходимости самоограничения во имя общей целесообразности, а также таких социальных явлений, как наркотизм, алкоголизм, токсикомания. Само наличие в структуре населения маргинальных, преступных слоев, в особенности, слоя лиц, прошедших “клеймение” уголовным наказанием тоже представляет собой видимые и до какой-то степени промежуточные управляемые факторы преступности.

Причины преступности есть и в базисе, и в надстройке.  Само наличие в обществе противоречий, детерминирующих преступное поведение, закономерно для любой из известных истории общественно-экономических формаций.

Триединый подход к основным уровням детерминации преступного поведения. В криминологии детерминанты преступного поведения классифицировались по различным критериям: на объективные и субъективные^[23], на причины и условия^[24], на полную и специфическую причины^[25], на причины разных социальных уровней функционирования^[26], на причины, коренящиеся в различных сферах общественной жизни^[27]. Каждая из этих классификаций позволяла высветить те или иные стороны воспроизводства преступлений.

 Две последних из отмеченных здесь классификаций представляются наиболее перспективными. При этом надо иметь в виду, что “уровневая” классификация имеет две разновидности. Одна разновидность различает причины преступности в целом, видов преступности и отдельных преступлений.^[28] Ее нельзя признать особенно удачной, поскольку классификационный критерий – социальный уровень – здесь применен не к самим причинам, чего следовало ожидать от классификации причин, а к их следствию, к преступному поведению. В результате этой методической погрешности в одном классе могут оказаться такие разновеликие факторы корыстного преступного поведения, как, например, плохой замок и распределительные принципы экономики. Другая разновидность уровневой классификации, на наш взгляд, заслуживает быть особо отмеченной в качестве имеющей важное концептуальное значение. Имеется в виду разработка В. Н. Кудрявцевым представления о трех   уровнях проявления криминогенных факторов. Это – социальная среда (макросреда) в целом, непосредственные факторы формирования личности (микросреда) и сама личность, взаимодействующая с конкретной жизненной ситуацией.^[29]

Особенно удачно, на наш взгляд, отмеченная трехуровневая классификация причин преступного поведения сочетается с их классификацией по основным сферам жизнедеятельности общества. “Сферный” подход к причинам позволяет выделить криминологически наиболее значимые для конкретного исторического момента социальные противоречия, касающиеся, в частности, социальной структуры, нормативной сферы, политики, экономики, духовно-нравственной сферы, института семейных отношений, досугово-бытовой сферы, сферы криминальной среды и т. д. Наложение одной из двух выделенных нами классификаций на другую позволяет получить некую “уровнево-сферную” матрицу причин (факторов) преступлений, которая может стать основой для   построения аналогичной матрицы мер контроля за преступностью, целенаправленных против соответствующих причин.

Нельзя не согласиться с высказанным в литературе сожалением по поводу того, что во многих конкретных исследованиях дифференциация социальных детерминант по их социальному уровню не производится. Объяснение поведения индивида часто замыкается на его микросреде или в рамках взаимодействия личности с конкретной ситуацией.^[30] Разработанный же отечественной криминологией исследовательский инструментарий позволяет интерпретировать различные виды преступного поведения в соответствующих отмеченным уровням трех плоскостях: социологическом, социально-психологическом и психологическом. При этом взаимодействие личности с криминогенной, по крайней мере, с виктимологической ситуацией, складывающейся из взаимоотношений жертвы и преступника, правильнее, как нам кажется, было бы относить к среднему социально-психологическому уровню микросреды постольку, поскольку она может быть истолкована как взаимоотношение в малой социальной группе.

Классификация причин преступного поведения в зависимости от их уровня представляется наиболее продуктивной из предлагавшихся в литературе классификаций.

Преступность как социальный механизм массового воспроизводства преступлений. В процессе развития криминологии как и других наук наблюдается последовательное введение в ее методологический оборот новых методов: от классификации преступного поведения и его факторов к причинно-следственному и затем системному анализу. Системная методология с конца 70-х годов постепенно и не без преодоления некоторого консерватизма внедрилась в российскую криминологию. Этому способствовал не только сам факт появления и применения системного анализа в иных научных дисциплинах, но и осознание ограниченности возможностей причинно-следственного объяснения массового преступного поведения. К этому времени наукой усвоилось вполне отчетливое представление о том, что в обществе, в том числе в тогдашнем социалистическом обществе, во всех его сферах имеется масса причин преступного поведения, что сама жизнь, само характеризующееся борьбой противоречий существование общества в известном смысле является причиной воспроизводства тех форм поведения, которые законодателю угодно признавать преступными. Многими было замечено, что причины, приспосабливаясь к изменяющимся условиям и находя всякий раз в них свою нишу, носят “рыночный”, “творческий” характер.

Сама задача ликвидации всех порождающих преступления причин, поставленная в Программе КПСС и подвигнувшая в свое время науку к разработке теории криминологической причинности, в конце 70-х большинством специалистов воспринималась уже как смехотворная (“идеально-коммунистическая”). И вместе с тем, было ясно, что без знания общих причин преступлений, без четкого представления об изменчивом наборе управляемых криминогенных факторов не может быть более или менее верного представления о преступности, в отсутствие которого не мыслима также и адекватная политика реагирования на нее. Причинно-следственный анализ в криминологии благополучно, результативно, заканчивается созданием гибкого, предполагающего обновление перечня причин (социальных противоречий) и прочих факторов преступного поведения.

Следующая примыкающая к концепции причинности особенность и одновременно заслуга российской криминологической теории состоит в разработанных В. Н. Кудрявцевым и его последователями на основе системного метода положениях о механизме воспроизводства массового преступного поведения.^[31] Системный анализ как универсальный метод научного подхода основывается на использовании в качестве характеристики сложного объекта или процесса категории системы, под которой принято понимать совокупность элементов, находящихся в определенных отношениях друг с другом и со средой.^[32] 

 Механизм массового воспроизводства преступлений (криминогенный механизм) – это функционирование системы порождающих преступное поведение явлений, тесно связанное со структурой общества. Механизм проявляется во взаимодействии блоков криминогенных факторов, находящихся на разных уровнях социальной структуры, а также одноуровневых блоков и факторов внутри блока. Посредством определенного сцепления элементов криминогенного механизма продуцируются преступления, отдельные их виды, масса преступлений в целом, а также воспроизводятся сами факторы преступного поведения.^[33]

Представляется, что слабыми местами предпринимавшихся в российской криминологии не совсем удачных попыток применения к феномену преступности безусловно перспективного метода системного анализа было: 1) отсутствие ясных представлений о криминологически значимой системе, составляющей предмет криминологии – т. е. о том, какую, собственно систему изучает криминология, что представляет собой эта система, и 2) недопонимание сущности феномена преступности. Первое проявлялось в том, что при освоении криминологией системного метода предлагаемая ей для изучения система – искусственно конструировалась из элементов, подсистем: отдельные правонарушения и виды преступного поведения, – едва ли состоящих между собой в прямой и обратной связи. (Наличие же взаимосвязи между компонентами системы является, как известно, одним из главных ее отличительных качеств). Второе – в сведении, несмотря на все делавшиеся в последние годы оговорки, явления преступности к совокупности совершаемых на определенной территории преступлений.

Лишь понимание преступности как свойства общества порождать преступления^[34] позволяет в новом свете увидеть ее структуру, действительно состоящую из взаимосвязанных подсистем и элементов. В этих подсистемах нетрудно увидеть: 1) массу (ту самую совокупность, о которой идет столько разговоров) преступлений, 2) криминогенные факторы, включающие в себя причины преступного поведения. В развернутом же виде это не самое симпатичное свойство общества представляет собой сочетание охарактеризованного выше механизма массового воспроизводства преступлений с результатом его действия, т. е. с массой воспроизводимых им преступлений.

Наконец как будто определился ответ на возникший некогда вопрос о сущности именуемого преступностью свойства общества воспроизводить массу преступлений и о соотношении преступности с причинами и с механизмом массового воспроизводства преступлений. Причины – это противоречия, продуцирующие преступную активность. Механизм – взаимодействие относящихся к разным социальным уровням причин и других факторов преступного поведения (их блоков) в процессе воспроизводства массы преступлений. Преступность – имманентно присущий обществу процесс (его свойство) воспроизводства преступлений, включающий в себя как причины и другие факторы преступного поведения, так и саму массу имеющих в общественной жизни преступлений, оказывающих влияние на общество в целом и на его криминогенность, в частности.

Парадигма механизма массового воспроизводства преступлений дает исследователю конкретного вида преступного поведения инструмент, с помо которого это поведение раскрывается во взаимосвязи не только со сформировавшей преступника микросредой (что характерно для так называемого интеракционистского подхода (Э. Лемерт и др.) и спровоцировавшей преступление конкретной жизненной ситуацией, но также с противоречиями общества в целом.

Взгляд в будущее. Таким образом, представляется, что сложившаяся в России (Советском Союзе) криминологическая теория причинности, будучи освобожденной от сора коммунистической идеологии, заключает в себе достаточно стройное концептуальное построение, отражающее существенные стороны детерминации процесса воспроизводства преступности. С возникновением ее связан определенный этап научного объяснения преступности. Основные положения ее о социальных противоречиях как макроуровневых причинах преступного поведения и о единстве социологического, социально-психологического и индивидуально-психологического подходов к детерминации преступлений на сегодня могут служить в качестве критериев полноты исследований разнообразных криминологических феноменов.

По мнению автора, дальнейшее развитие данной теории могло бы состоять в следующих ее уточнениях. Наряду с основополагающей категорией причин (социальных противоречий) при интерпретации воспроизводства преступного поведения в прикладных целях оправдано прибегать к   категории промежуточных, управляемых факторов преступности, выявление которых может способствовать проведению адекватной политики противодействия преступлениям.

Естественное развитие теории причинности приводит к перерастанию ее в системную теорию массового преступного поведения, отражающую преступность как свойство общества воспроизводить преступления. Существо данного свойства составляет механизм взаимодействия факторов преступности между собой и с порождаемым этим взаимодействием массовым преступным поведением.

Post scriptum. В современной России действуют три основных причины воспроизводства преступности: 1. Противоречие между потребительством и духовностью, проявляющееся в ослаблении национальной идеи. 2. Противоречие между бедностью и откровенно украденным у народа богатством при отсутствии среднего зажиточного слоя. 3. Противоречие между глобально-американизированной «олигархией» (воробогачеством) и суверенными цивилизациями. Третье противоречие в преломлении глобального в российское предстаёт как противоречие между властью, слившейся с «олигархией», и большинством населения.^[35]