Шестаков Д.А. ТЕОРИЯ ПРЕСТУПНОСТИ СЕГОДНЯ

При использовании статьи ссылаться:

Шестаков Д.А. Предупреждение преступности. Юридический журнал. Казахстан. 2014. № 4 (52). С. 25–35.

 

Д.А. Шестаков

ТЕОРИЯ ПРЕСТУПНОСТИ СЕГОДНЯ

Понятие преступности.

1. Отечественная криминология признает постулат о качественном различии, имеющемся между отдельными преступлениями и преступ­ностью как множественном (массовом) социальном феномене. Такой подход к преступности делает российскую криминологию тем, что она в настоящее время есть, а именно социологией преступности. Развитие же понятия преступности в российской науке происходит в плоскости ответа на вопрос – следует ли сводить преступность как социальный феномен к совокупности (системе) совершаемых в обществе преступ­лений (традиционная криминология), или же она представляет собой нечто иное (критическая криминология).

Толчком для переосмысления понятия преступности в россий­ской науке, по-видимому, стали суждения Э. Дюркгейма о том, что существование преступности – нормальное явление, что она представляет собой некую функцию общества, неотъемлемую его часть и «не только предполагает наличие путей для необходимых перемен, но в некоторых случаях прямо подготавливает эти изменения».^[1] В духе «критической криминологии» каждый по-своему, помимо автора настоящей работы, в разное время высказались, в частности, Я.И. Гилинский, С.М. Иншаков, А.А. Трайнин, Б.Д. Овчин­ников, Э. Раска, Г.М. Резник, Л.И. Спиридонов и др.^[2] Так, о преступности говорилось, что это «отклоняющееся поведение, достигшее общественной опасности»,^[3] “относительно распространенное (массовое), статистически устойчивое социальное явление, разновидность (одна из форм) девиантности, достигшей степени общественной опасности, определяемой законодателем в уголовном законе”^[4] «не только совокупность единичных общественно опасных деяний, а социальный процесс, подчиненный общим закономерностям развития социальных явлений»,^[5] «совокупность не отдельных преступлений, а средних величин, демонстрирующих... устойчивость при стабильности общественной системы»,^[6] «процесс совершаемости преступлений»,^[7] «состояние общества, характеризующееся определен­ными противоречиями в развитии своих составных частей».^[8]

Автор настоящих строк вышел на собственное понимание феномена преступности, опираясь на семантический подход, исходя из смысла слова «преступность». Чем отличается преступность конкретного человека от совершаемого им преступления? Наверное, тем, что преступление – это проявленное вовне деяние, в то время как преступность – внутренняя предрасположенность индивида к совершению преступлений, сформировавшееся у него свойство поступать в определенных ситуациях преступно. До известной степени аналогично дело обстоит в отдельных общественных институтах (семейных отношениях, экономике, политике и т.п.) и в обществе в целом. По нашему мнению, под преступностью следует понимать свойство человека, социального института, общества отдельной страны, глобального общества воспроизводить множество опасных для окружающих людей деяний, проявляющееся во взаимосвязи преступлений и их причин, поддающееся количественной интерпретации и предопределяющее введение уголовно-правовых запретов.^[9]

Теоретически нельзя исключить существование людей, вовсе не предрасположенных к совершению преступлений, чего нельзя сказать об обществе. Если преступность отдельного человека, в принципе, может равняться нулю, то преступность общества всегда имеет абсолютную величину.

2. Приведенный взгляд (семантическая концепция) на понимание преступности, в основных чертах высказанный в печати автором настоящей работы в 1981 г.,^[10] имел в кримино­логических кругах резонанс. На него отозвались многие авторы. В одних случаях это была констатация одного из заслуживающих внимания подходов к проблеме (Гилинский Я.И., И. И. Карпец С. Ф. Милюков),^[11] в других – неприятие (П. И. Гришаев, В. В. Орехов), в третьих – признание подхода конструктивным и дальнейшее его развитие (Аврутин Ю.Е., В. Н. Бурлаков, Г. Н. Горшенков, Егоршин В. М., С. М. Иншаков, П. А. Кабанов, С.И. Карибов, Ю.А. Кашуба, В. Н. Никитенко, Сальников В. П.,А. Л. Сморгунова, В. С. Харламов и др.)(см. схема № 5).

По мнению Аврутина Ю.Е., Гуляева А. П., Егоршина В. М., Сальникова В. П., Шапиева С.М., семантическая концепция преступности имеет исключительно важное значение, поскольку она заостряет внимание не необходимости раскрытия механизма порождения преступлений, диалектики взаимосвязей между преступностью и обществом. Эти авторы полагают, что эта концепция может быть принята за основу дальнейших криминологических рассуждений.^[12] Преступность предстает как воспроизводство преступлений, как единство системного множества преступлений и других социальных подсистем (семьи, политики, экономики, массовой коммуникации, религиозной деятельности и т.д.).

Неприятие понимания преступности как свойства общества может быть подразделено на две разновидности и соответ­ственно условно названо детерминистическим и идеологическим.

Идеологическое неприятие связано с неотъемлемым от марксистских традиций в советской криминологии так называемым классовым пониманием преступности. П. И. Гришаев писал, что рассматриваемое определение преступности неприемлемо, поскольку игнорирует качественные различия преступности в государствах с различным общественным устройством (капиталистическим или социали­стическим).^[13] На это можно ответить, что и в самом деле нам пред­ставляется и всегда представлялось очевидным наличие свойства воспроизводить преступления у обладающих государственностью и правом общественных формаций любого типа (социалистического, капиталистического и т. д.). Сказанное, как верно было замечено по поводу нашего определения преступности С. Ф. Милюковым, не означает, будто взаимоотношения между классами не отражаются на преступности,^[14] впрочем, влияют на нее, ее воспроизводство и на особенности отношений между иными социальными группами.

Детерминистическое неприятие базируется на утверждении, будто в определении преступности как свойства общества порождать преступления «отсутствуют указания на свойства определяемого предмета и речь идет не о преступности, а о ее общих причинах».^[15] В связи с этим встает вопрос о соотношении преступности, преступ­ного множества (совокупности совершаемых преступлений) и его причин. Данный вопрос – философский и важнейший для кримино­логии как для науки, которая в идеале, как нами сказано выше, должна была бы из социологии преступного поведения перерасти в его философию.

По нашему мнению, множество совершаемых преступлений и преступность соотносятся как явление и сущность, а причины преступлений выступают как нечто связующее второе с первым. Преступность скрыта, ее невозможно познать простым созерцанием совершаемых и тем более регистрируемых в обществе преступлений. Преступность выражает то главное, что характеризует процесс воспроизводства преступлений, его внутреннюю, глубинную законо­мерность, представляющую собой частный случай более общей закономерности многовариантного, конфликтного поведения людей, объективно находящихся во взаимных противоречиях друг с другом. Таким образом, преступность – это сама закономерность, в силу которой извечно совершается множество преступлений, а преступ­ления – внешняя форма ее проявления. Вот почему нельзя в строгом смысле слова именовать преступность явлением. Осознание же закономерности преступности для любого, и особенно для развитого демократического, общества открывает новые перспективы для перемен форм противодействия ей, для критического переосмысления уголовно-правового контроля. Г. Л. Касторский связывает некоторую, как он выражается, “заторможенность” отечественных криминологов именно с тем, что они не уловили системной интерпретации преступности как единства множества преступлений и порождающих их социальных факторов.^[16]

Признание конструктивности криминологического понимания преступности в качестве свойства общества воспроизводить преступления породило дальнейшую дискуссию как в направлении углубления понимания данного саморазрушительного процесса в целом, так и пременительно к отдельным видам преступности: семейная, политическая, экономическая, наказательная и т.д.

Развивая данный подход, С. М. Иншаков иллюстрирует его помощью магнитной модели. Он пишет, что если под стол поместить магнит, то лежащие на столе металлические опилки из кучки порошка превратятся в металлические столбики. Магнит будет аналогом причин преступности, “стоящие” опилки – совокупности преступлений. Аналогом преступности – магнитное поле. Своеобразное поле социальной напряженности порождает отклоняющееся, в том числе преступное поведение... Далее С. М. Иншаков определяет преступность как такое состояние общества, при котором регулярно совершается значительное количество преступлений – такое количество, что граждане воспринимают совершение преступлений как закономерность (преступления совершались вчера, они совершаются сегодня и будут совершаться завтра).^[17]

Г.Н. Горшенков пишет: “Преступность воспринимается именно как некое свойство или качество, отличительный (опасностьсодержащий) признак”. Далее этот автор называет бесполезными споры о генезисе преступности как явления ибо преступность составляет конкретное существование общества. Эта конкретность выражена в преступлениях...^[18]

 П.А. Кабанов и А. Л. Сморгунова развивают понятие о политической преступности, а В. Н. Никитенко о корыстной преступности как о свойствах общество порождать соответственно политические и корыстные преступления.^[19] Аналогичным образом конструируется понятие организованной преступности, в отличие от организованной преступной деятельности, складывающейся из суммы организованных преступлений.^[20] В. Н. Бурлаков предлагает ввести в криминологический оборот термин “преступность средств массовой информации” для обозначения системы различных механизмов, связывающих массовую коммуникацию и множество преступлений.^[21] В. С. Харламов формулирует определение семейной преступности как свойство социального института семьи, находящегося на той или иной стадии развития, порождать определенное количество преступлений, в том числе совершаемых внутри семьи. Феномен семейной преступности в трактовке этого автора включает в себя семейные причины преступного поведения и внутрисемейные преступления.^[22] Ю.А. Кашуба и С.И. Карибов имплементируют положения семантической концепции – в частности, понимание преступности в качестве свойства общества воспроизводить преступления, соотношение множества совершаемых преступлений и преступности, осознание вынужденного сосуществования государства с преступностью по принципу «начни с себя» – в разрабатываемую ими концепцию философии преступного поведения.^[23]

Как видим, можно констатировать то, что, в связи с появлением семантической концепции преступности, в криминологии возникла дискуссия. Содержательный анализ теоретических подходов к этой ключевой дефиниции криминологии находим в статье И. М. Мацкевича.^[24]

3. Критика понятия преступности в России и за рубежом (теория клеймения) идет разными путями, но и здесь, и там в конечном итоге она приводит к критике реакции государства на преступность. Если видеть в преступности только явление совершения преступлений, то может возникнуть иллюзорная надежда справиться с конкретными преступниками и положить конец преступлениям. Связанный с таким представлением наивный период в отечественной криминологии тянулся, как известно, не одно десятилетие. Если же приблизиться к сущности и познать в преступности свойство закономерно вос­производить преступления, то представления о должной реакции на нее принципиально изменятся.

Из осознания преступности в качестве неотъемлемого свойства, непременной спутницы человеческой истории вытекает концепция сосуществования с ней и цивилизации государственной реакции на нее. Принцип «начни с себя» в совершенствовании отношений между государством и лицами, нарушающими уголовный закон, быть может, приведет не только к повышению престижа власти и общества в целом, но и к уменьшению злостности преступников, к понижению опасности преступного мира.

4. Преступность опосредуется сложной иерархией причин массового преступного поведения (социальных противоречий, негативных социальных процессов), в основе которых лежит невозможность согласования интересов членов общества, всегда стремящихся не только и не столько к равенству, сколько к утвержде­нию своего превосходства. Содержание причин преступного поведения исторически меняется и варьируется в зависимости от конкретных обстоятельств: противоречие между чрезмерно богатыми и недостаточно обеспеченными в условиях рыночной демократии, противоречие между творческим началом и жестким контролем в условиях тотали­таризма и т.д. Неизменно меняются, как хорошо известно, и формы преступности. Сама же преступность как свойство общества вос­производить преступления остается неизменной, она удивительно живуча и как бы находит в новых условиях новые причины для новых преступлений.

Расширение предмета науки о зле.

Баланс сил и процессов в мире, на какой-то момент ставшем однополярным, за последние пятнадцать лет существенно изменился. Всемирными становятся («глобализуются»), сверхбыстрая связь, хозяйство, денежный оборот. Преступность как составная часть всего произведённого в обществе, как совокупный результат деятельности людей и организационных структур, которые человечество бесконечно развивает и реконструирует,^[25] в современных условиях обретает иную структуру. Осознание нового качества преступности, этого планетарно развившегося зла приходит и в криминологию.^[26] Разные криминологи, очевидно, неоднозначно воспринимают глобальное строение преступности, которое может быть определено, конечно, на основании различных критериев.

Уточнения в теорию преступности.

Автора настоящих строк радует, что предложенная им ранее многоуровневая конструкция преступности – от обыденного до планетарно-олигархического уровня – нашла понимание и дальнейшую разработку в криминологии.^[27] Вместе с тем, надо признать, концепция уровней ещё не закончила своё формирование и нуждается в уточнениях.

Как можно видеть из обновлённой схемы, число требующих выделения уровней преступности расширилось. Их стало девять, как девять кругов ада. И, что не менее важно, схему потребовалось перевернуть. Теперь в ней, как и в реальной жизни, глобальная олигархия не венчает царственно пороки нашей эпохи, но образует их основание, корень, углубившийся во мрак бездуховности. Итак, в преступности предлагается различать нижеперечисленные уровни.

1. Обыденный. 2. Обыденная профессиональная преступная деятельность. 3. Преступность «серой экономики», т.е. связанная с производством, в общем, полезных для человека товаров и услуг. К этому уровню относится и значительная часть экологических преступлений. 4. Шлаковая организованная преступная деятельность – преступления, связанные с «чёрной экономикой»: наркобизнес, организованная проституция, торговля людьми, незаконная человечески органами, оружием и др. 5. Терроризм и экстремизм. 6. Внутренний государственный уровень – преступления, совершаемые государством против собственного народа. 7. Внутренний олигархический уровень. 8. Внешний государственный уровень – развязывание агрессивных войн и др. 9. Планетарный олигархический уровень.

Понятно, что говоря о преступности, автор подразумевает под ней нечто большее, чем совокупность преступлений, и исходит из разработанной им прежде семантической концепции.

Криминологическая теория: от либерализма к постлиберализму.

В развитии криминологии в СССР и далее в возникших в его пространстве независимых государств, начиная с 60-х годов минувшего века, можно выделить четыре этапа.

Детерминистический этап (60-е – первая половина 70-х г.г.) характеризуется формированием диалектической школы, значимым итогом деятельности которой стало рассмотрение противоречий общественной жизни, относящихся к сферам как бытия, так и сознания, в качестве причин массового преступного поведения (В.Н. Кудрявцев, К.К. Горяинов, П.С. Дагель, У.С. Джекебаев, И.А. Исмаилов, Е.И. Каиржанов, Л.В. Кондратюк, П.П. Осипов и др.).

Плюралистический этап (вторая половина 70-х – 80-е г.г.) связан с отходом от «единства мнений» по ключевым вопросам криминологии, появлением несовпадающих подходов к определению и объяснению преступности (Н.Ф. Кузнецова, Л.И. Спиридонов, Д.А. Шестаков и др.), а также, что было не менее важно, с формированием новых научных отраслей (семейная криминология, политическая криминология, криминология массовой информации, сакральная криминология, военная криминология, экономическая криминология) и школ (психологическая школа – Ю.М. Антонян; школа преступных подсистем – Д.А. Шестаков, Г.Н. Горшенков, С.У. Дикаев, П.А. Кабанов, Г.Л. Касторский и др.; и примыкающая к криминологии девиантологическая школа – Я.И. Гилинский и др.).

Либеральный этап (80-е – 90-е г.г.) Слово «либеральность» происходит от латинского «lieber» – свободный. Либерализм как идеология, политическое и экономическое движение возник в XVII и особенно широко развернулся в XIX столетиях, претерпев значительные изменения в XX веке (поздний либерализм). Ядро либеральной идеи составляет утверждение приоритета свободного индивидуума пред государством, государство при этом рассматривается лишь в качестве гаранта экономической и личной свободы личности. Поздний либерализм, правда, уже предполагает активное вмешательство государства в жизнь общества, прежде всего, в экономику. Либерализм предполагает свободное обсуждение деятельности государственной власти.

Либеральный этап криминологической мысли в России отмечен критикой власти с криминологических позиций. Так под сомнение был подвергнут институт уголовного наказания за чрезмерную его жёсткость, был поставлен вопрос о смене определённых в законе целей наказания.^[28] Политическая криминология вышла на постановку вопроса о преступности государственной власти, в частности, в связи с осуществлением в СССР красного террора в ленинском, а затем сталинском существенно отличающихся его проявлениях – В.В. Лунеев, В.Н. Кудрявцев, Д.А. Шестаков и др. (Ленинский и сталинский террор существенно разнятся). 

Постлиберальный этап (2000-е годы) начался и протекает под знаком осмысления внешней государственной и надгосударственной, глобальной олигархической преступной деятельности (Д.А. Шестаков, С.У. Дикаев, П.А. Кабанов, Ю.С. Апухтин, А.П. Данилов и др.).^[29]

Итак, в настоящее время в СНГ, впрочем, также и за его пределами криминология вошла в постлиберальный этап своего развития. Внимание её заострено, или, по крайней мере, должно быть заострено – в этом ощущается потребность –  на международной составляющей преступности, глобальных факторах и процессах её воспроизводства. Постлиберализм на означает отказа от либеральных ценностей, связанных с правами человека, он предполагает их дальнейшее развитие. Так, либерализм требует терпимости к мнениям и свободной критики власти. Но коль скоро мы говорим о терпимости, то не следует ограничивать доступ в науку связанных с религией философских подходов, если мы говорим о критике власти, то будем критиковать также глобальную олигархическую власть, закрепившуюся в современном мире. «Смысл человеческой жизни состоит в осуществлении свободы или, что то же, в целостном раскрытии разумной и благой воли».^[30]

Перед отечественной криминологией на постлиберальном этапе развития стоит задача обоснования защиты самобытности и самодостаточности России. Самости нашей страны в очередной раз брошены опасные вызовы. «Сколько раз тебя пытали – быть России иль не быть? Сколько раз в тебе пытались душу русскую убить?!»

Планетарный олигархический и внешнегосударственный уровни преступности в свете новых отраслей криминологии.

Опирающаяся на семантическую концепцию преступности (преступность – свойство человека, социальных институтов, общества целой страны, глобально общества воспроизводить преступления)^[31] школа преступных подсистем объединяет ряд отраслей^[32] криминологической науки, которые изучают преступность основных подсистем общества (сфер общественной жизни). Перед этими отраслями в новых планетарных условиях возникла задача рассмотрения охарактеризованных выше уровней преступности с пятого по девятый.

Экономическая криминология^[33]сегодня может многое дать для осмысления преступного характера однополярно организованной мировой экономики, которая построена не на эквивалентном обмене, а на эксплуатации странами Запада прочих государств, выкачивании из этих «прочих» стран ресурсов, использовании их населения в качестве дешёвой рабочей силы. В настоящий момент, когда налицо кризис финансово-банковских отношений, особенно обострившийся осенью 2008 года, было бы полезно скрупулёзно рассмотреть механизм глобального разграбления налогоплательщиков, осуществляемого в мире совместно олигархическими и бюрократическими силами.

В общих чертах этот механизм нам представляется следующим образом. 1) Всемирная финансовая система насыщена и продолжает наводняться товарно не обеспеченной мировой валютой – долларами США. 2) Эти «пустые» доллары в виде ценных бумаг продаются на фондовых биржах в условиях создаваемого ажиотажа, при котором искусственно создаётся видимость высокой прибыльности акций. Схема, принятая у «напёрсточников» при игре в «лохотрон», воспроизводит концепцию финансового капитализма. 3) Доход, полученный по существу от продажи денег без получения нового продута, выводится банками из игры в предоставляемые ими кредиты, в частности, в порядке ипотеки. 4) Образовавшуюся на счетах банков брешь восполняют государства в виде «антикризисных мер», естественно, за счёт налогоплательщиков. Этот механизм работает по всей планете, в том числе в России.

Примечательно то, что первые же транши вливания денег налогоплательщиков в российские банки не пошли на развитие экономики страны, а сразу же были банками переадресованы за рубеж. Премьер-министр Российской Федерации Владимир Владимирович Путин на совещании по экономическим вопросам сообщил, что у банков-получателей государственных средств, направленных на поддержку кредитной системы страны, возрос объём операций по переводу денег в зарубежные банки. В печати отмечается, что никогда капитал не уходил из России так стремительно: за октябрь – 50 миллиардов долларов. Международные резервы Центрального банка РФ за октябрь уменьшились на 72,2 миллиарда долларов. Имеют место и другие нарушения, например, предоставление банками предприятиям в кредит полученных от государства ресурсов под явно завышенные проценты. Зафиксирован случай, когда ставка кредита составила 25% годовых).^[34]

Этот наш дилетантский набросок одного из преступных механизмов, действующих в финансово-банковской сфере нуждается в проверке, уточнении и при необходимости детализации со стороны специалистов узкого профиля.

Криминология массовой информации^[35] сегодня должна исследовать приёмы дезинформации населения, способствующей глобальной преступной деятельности. Так, например, Г. Якобс в своём известном труде: «Норма, персона, общество – предварительные рассуждения о правовой философии», – обращает внимание на использование западными СМИ при интерпретации ожидаемых политических событий заранее заготовленных искажающих действительность клише, которые затем заполняются препарированной информацией.^[36]

 Эта методика, будучи применённой в странах Запада в связи с событиями августа 2008 года в Южной Осетии, способствовала совершению в этом регионе геноцида в отношении осетин и другим преступлениям. Так, например, показ по телевидению отснятых стенаний жителей Цхинвала (Южная Осетия) возле разрушенного обстрелом их дома сопровождался заранее заготовленным текстом диктора о разрушениях… в Гори (Грузия). Преступления, совершённые грузинской армией на территории Южной Осетии, были преподнесены как преступления российской армии в Грузии.^[37]

Конфликтологи выделяют пять важнейших составляющих столкновения: его стороны, зону разногласий, представления о ситуации, мотивы (не всегда осознаваемые сторонами) и действия.^[38]  К известным дезинформирующим технологиям относится подмена сторон конфликта, апробированная уже при освещении военных действий в 2006 г. в Ливане. Столкновения между Израилем и Ливаном западные журналисты тогда, как правило, трактовали в виде борьбы Израиля против радикального шиитского движения «Хезболлах».^[39]

Военная криминология^[40] сегодня открывает для себя преступную деятельность частных военных компаний, с помощью которых совершаются преступления против мира и безопасности человечества, такие как наёмничество (Ангола, Хорватия), участие в агрессивной войне (Хорватия, Босния, Ирак, Афганистан), геноцид (Хорватия, Босния) и военные преступления (Ирак).^[41]

Политическая криминология^[42] теперь обретает новую теоретическую задачу, состоящую в определении преступной сути (характера зла) однополярной мировой политики. В данном отношении продуктивна концепция, выдвинутая С. Генри и Д. Миловановичем. Этими очень часто цитируемыми в мировой криминологии авторами преступление трактуется как «власть отнимать у других возможность что-либо изменить»,^[43] как лишение права на развитие. На рубеже второго и третьего тысячелетий участились развязываемые странами Запада агрессивные войны, геноцид, военные преступления, вмешательство в формирование органов власти стран, в которых произошла смена экономического строя. Всё это едва ли может получить адекватное объяснения без учёта усилий, которые Запад направляет на то, чтобы не допустить развивающиеся страны к равноправному участию в мировой экономике, а также без учёта пропаганды, постоянного «зомбирующей» этих государств в качестве «навсегда отставших от стран золотого миллиона». Запад стремится лишить Восток права на перемены – вот что требует криминологического осмысления для обоснования новых подходов противодействия глобально-американизированной преступности.

Философско-религиозная криминология^[44] проливает свет на криминологическое значение соотношения материальных и идеальных устремлений человека в современных условиях. Николай Валентинович Кофырин в своём философском романе «Странник» пишет: «Жизнь тратить на комфорт грешно».^[45] Вместе с тем на планете возрастает поклонение «золотому тельцу», расползаются по всему свету идеология потребления и так называемая массовая культура, разрушается окружающая природа – все эти криминогенные и преступные процессы связаны с отчуждённостью преобладающей части населения от духовных ценностей. Человека имеет шанс через религию приобщиться к поиску высшего смысла жизни и своего предназначения. Сегодня криминология в известной мере способна объяснить, почему люди совершают преступления, но в этой науке поставлен и другой вопрос, а именно: почему люди преступлений не совершают?^[46] В сфере отношения человека к Богу можно найти ответ и на этот вопрос.

Вообще говоря, сакральная постановка вопроса – главенствующая. Ибо упёршийся взглядом в землю, тонущий в бесконечных проблемах своего материального бытия человек в конечном итоге разрушает и себя самого, и свою страну, и планету Земля в целом. Обращённость же в звёздную бесконечность Неба отвращает от большого и мелкого зла, вселяет надежду на спасение.

Постлиберальная концепция о противодействии глобально американизированной преступности.

На постлиберальном этапе развития криминологии важную роль играет идея евразийства. Известный современный философ Александр Гельевич Дугин, полагает, что Восток противопоставляет западной либеральной концепции, делающей упор на «автономного индивидуума», концепцию «общины», преодоления индивидуума и вверх, и вширь. Постлиберализм, по его мнению, – это форма осознанного евразийства.^[47]

Оказание противодействия глобально-американизированной преступности (ГАП) предполагает укрепление евразийского самосознания, его духовных ценностей, а также выведение национальных экономик из статуса сырьевых придатков Запада. И то, и другое означает отнюдь не конфронтацию со странами Атлантики, но обеспечение в случае необходимости собственного независимого воспроизводства и развития.

Мировой потребности многополярного мира отвечает новая архитектура международных отношений, первые камни которой уже заложены. Среди них – Шанхайская Организация Сотрудничества, Организация Договора о Коллективной Безопасности. Очень важно расширение связей участников этих организаций с остальным миром, в частности, складывающиеся уже сейчас партнёрские отношения со странами Латинской Америки. В связи с выявившейся неспособностью Организации Объединённых Наций разрешать острые вопросы, ощущается потребность в появлении новой всемирной организации государств, по существу сегодня большинство стран планеты нуждаются не только в том, чтобы строить экономику без доллара, но и в том, чтобы решать наиболее важные свои проблемы самостоятельно без решающего слова США. Таким образом, следует поставить вопрос о новой всемирной правотворческой организации, суть которой выражает аббревиатура МБСША (Мир без США).

Поскольку Международный уголовный суд в Гааге оказался не в состоянии разобраться в некоторых вопросах квалификации, в частности, не смог истолковать понятие агрессивной войны, в необходимых случаях могут создаваться новые международные суды для применения в конкретных случаях норм международного уголовного права. Прецеденты по учреждению подобных судов имеются.

Реалии последних десятилетий таковы, что требуется сформулировать новые составы преступлений в международном уголовном праве, в их числе: использование непроверенных или фальсифицированных данных для развязывания войны; провокация политических конфликтов (например, убийство спецслужбами представителей какого-либо государства, выдаваемое за действия тех или иных политических сил), инсценировка актов ксенофобии.^[48]