Д.А. Шестаков. О ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА И ЛИЧНОСТИ ПОТЕРПЕВШЕГО

Д.А. Шестаков

О ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА И ЛИЧНОСТИ ПОТЕРПЕВШЕГО

(Из книги: Шестаков Д.А. Криминология. Новые подходы к преступлению и преступности. Криминогенные законы и криминологическое законодательство. Противодействие преступности в изменившемся мире. Учебник. 2-е издание, переработанное и дополненное. СПб.: Санкт-Петербургский университет МВД России, Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2006. С. 219-228).

 

Способствующая преступлению (криминогенная) ситуация.

1. Криминогенная ситуация – это совокупность конкретных внешних по отношению к человеку обстоятельств, которые в определенный момент жизни способствуют совершению им преступления. Следует избегать ошибки, которую довольно часто допускают средства массовой информации, обозначая этим словосочетанием преступное множество на какой-то момент времени.

Конкретное преступление обычно выступает в качестве результата взаимодействия преступных наклонностей личности и давления со стороны ситуации. С известной степенью условности можно говорить об обратной зависимости между степенью преступных наклонностей личности и уровнем давления со стороны способствующей преступ­лению ситуации в том смысле, что в меньшей степени склонный к преступлению человек совершает его чаще лишь под давлением неблагоприятных обстоятельств, а лицо с более выраженной готовностью нарушать уголовно-правовые запреты идет на это и при наличии незначительного толчка извне. Привычный преступник ищет подходящей для преступления ситуации, а иногда и сам создает ее (например, вокзальный вор спаивает вином пассажира с целью облегчения возможности украсть у него чемодан).

2. Способствующие преступлению ситуации бывают разной продолжительности (длящееся месяцы отсутствие противоугонных средств автомобиля или произошедший в несколько секунд выезд транспортного средства на встречную полосу движения). Они отличаются по интенсивности (например, потеря кошелька с незначительной суммой денег или увольнение с работы, являвшейся единственным источником существования лица, решившегося на корыстное преступление).

Источники способствующих преступлениям ситуаций разно­образны: стихийное бедствие, ставящее в беззащитное положение раненых, престарелых и малолетних; военные действия, например, вооруженный конфликт в Чечне, создавший возможность под предлогом межнационального конфликта совершать захваты залож­ников, похищение людей, убийства мирных жителей, кражи, разбои, изнасилования и т. д.; политический кризис, располагающий к попыткам насильственного захвата власти и попутному совершению обычных уголовных преступлений против личности, собственности и других объектов; финансовые затруднения конкретной семьи, способствующие тому, что кто-либо из ее членов добывает средства к существованию преступным путем; морально травмирующее поведение близких, располагающее к насильственным действиям в отношении них.

3. Жертва преступления в некоторых способствующих преступ­лению ситуациях играет существенную роль. Изучением взаимосвязи между особенностями личности потерпевшего и преступлением занимается отрасль криминологии, именуемая виктимологией. Под виктимностью (жертвенностью) понимают предрасположен­ность к тому, чтобы стать потерпевшим от преступления.^[1] 

Жертвенность может быть как устойчивым свойством, более или менее длительное время присущим человеку, так и опасным состоянием, в котором он пребывает в тот или иной момент. Известно несколько разновидностей виктимности.^[2]

Профессиональная виктимность обусловливается занятием опасной деятельностью. Инкассаторы, кассиры, водители такси, некооперированные проститутки повсеместно относятся к числу лиц с высокой степенью риска стать жертвой корыстно-насильственных посягательств. В России 90‑х годов повышенной виктимностью отличается также деятельность банкиров, бизнесменов, государ­ственных служащих, чья работа связана с приватизацией собствен­ности, журналистов, различных выразителей политических идей, в том числе деятелей искусства. Пик убийств, связанных с приватизацией, пришелся в стране на начало 90-х годов прошлого столетия. Самым виктимным оказался нефтяной бизнес. Только с компанией «Нефть Самары» связано как минимум 50 заказных убийств. Следом идут металлургия, банковская деятельность, лесная промышленность.^[3]

Физиологическая виктимность может быть обусловлена сном, болезнью, состоянием алкогольного опьянения. Виктимологические исследования показали, что отмеченные состояния способствовали 12 % грабежей и разбоев, 14 % – изнасилований, 22 % – убийств.^[4]

4. Виктимное поведение бывает легкомысленного и прово­кационного свойства. Первое заключается обычно в неоправданной доверчивости к посторонним, что нередко приводит как к осуще­ствлению мошеннических замыслов, так и к совершению иных корыстных и корыстно-насильственных преступлений. Весьма распространенным в 90‑е годы в России стало проникновение преступников под предлогом какой-либо просьбы в квартиры отзывчивых хозяев с последующим хищением, чаще всего открытым и сопряженным с насилием. Организованные группы мошенников вовлекают доверчивых людей в азартные игры, создавая у них иллюзию возможного скорого обогащения, в то время как предварительно разработанный сценарий игры обрекает потерпевшего на неминуемый проигрыш. Несообщение правоприменительным органам о поступа­ющих угрозах и приготовлении преступления в ряде случаев также ведет к преступлению, предотвращение которого было вполне возможным. Провокационная жертвенность выражается в конфликтных, психотравмирующих, иногда противоправных поступках против лица, которое под их влиянием совершает преступление.

Известны специальные разновидности поведенческой жертвен­ности, характерные для потерпевших от транспортных, сексуальных преступлений, мошенничества, хулиганства. Они характеризуются определенным стилем поступков, которого люди придерживаются в опасной ситуации или которым они сами создают подобную ситуацию. Этот стиль бывает довольно устойчив, вследствие чего в судебной практике встречаются жертвы-рецидивисты, которые, несмотря на наличие плачевного опыта, вновь и вновь подвергаются подобным преступным посягательствам.

Встречается внешняя и внутренняя поведенческая виктимность. Первая может быть связана с внешним обликом потерпевших или с их манерой держаться. Известна, например, приверженность сексуальных маньяков к жертвам, которые выглядят определенным образом, имеющим тот или иной цвет волос, прическу, походку и т. д. Соответствующая манера бывает трудно преодолима для жертвы. В качестве примера можно привести феномен «аристократ среди простых людей»; обладателю привитых с детства утонченных манер, при всем его желании опроститься, бывает крайне трудно не вызвать по отношению к себе раздражения окружающих.

Внутренняя виктимность заключается в комплексе сложившихся взглядов, стереотипов поведения, психологических установок, затрудняющих общение с окружающими и при неблагоприятных обстоятельствах напрашивающихся на опасную реакцию окружения. Среди прочих характеристик данной разновидности виктимности можно отметить мазохистский синдром, проявляющийся в смаковании обиды, в поиске все новых для нее поводов, в демонстрации своего плачевного, жертвенного положения. Подобная внутренняя позиция нагнетает психологическое напряжение в общении, может привести к срыву, в том числе преступному.

5. При столкновение человека, в той или иной мере склонного к нарушению уголовно-правового запрета, со способствующей преступлению ситуацией перед ним встает вопрос о выходе из сложившегося положения. В криминологической литературе под­черкивается, что даже худшее из возможных сочетаний, при котором в ситуацию, весьма ощутимо провоцирующую преступление, попадает личность, вполне допускающая преступный путь ее разрешения, не означает неизбежности преступления.^[5] Практически из любой жизненной ситуации имеется правоприемлемый выход, вплоть до самоубийства. У человека, как отмечено еще классической школой уголовного права и криминологии, всегда имеется свобода воли.

Личность преступника.

Психологический уровень причинности

1. В советской криминологии превалировал уголовно-правовой подход к определению понятия личности, совершающей преступ­ления, ограничивавшийся временными рамками от вынесения приговора до снятия или погашения судимости. Это отчасти было связано с опасением распространения направленного на преду­преждение преступлений ограничения прав отдельных категорий людей. Однако не нуждается в специальном обосновании положение о том, что не в последнюю очередь должны быть осмыслены личностные особенности, проявляющиеся до преступления и предопределяющие его совершение. В связи с этим терминологически правильнее говорить не о личности преступника, а о личности, преступной или предрасположенной к совершению преступления, или о криминогенной личности. ^[6]

Собирательное представление о личности преступника в извест­ной мере условно, поскольку круг преступных деяний (взяточничество, нарушение безопасности движения транспорта, изнасилование и т. п.) и степень наклонности к их совершению (например, у профес­сионального вора и у лица, превышающего пределы необходимой обороны) весьма различны. Тем не менее принято считать, что имеется более или менее устойчивый набор специальных признаков – особенности духовного мира, реакций и др., – отличающий часть преступников. Ю. М. Антонян, не отрицая роли внешних факторов в формировании преступного поведения, особое значение придает психологическому отчуждению личности.^[7]

Отчуждение как внутренний фактор преступности личности свойственно определенной части преступников, наиболее закоренелых или профессиональных. На это свойство указывал еще Габиэль де Тард. В своем труде «Преступник и преступление» он писал: «Каждый, кто носит в памяти особенно выдающееся воспоминание, какого, как ему известно, не существует в памяти его сограждан, питает в себе и все уваливающуюся веру в свою отчуждённость и вскоре в свое превосходство... Чем больше человек чувствует или считает себя отделившимся от себе подобных благодаря своему падению или нравственной смерти... тем он опаснее».^[8]

2. Преступление представляет собой частную разновидность поведения, в основе которой лежат общие закономерности челове­ческой активности. Существуют разные теории, направленные на объяснение поступков людей. Прибегнем к двум из них, представляющимся нам наиболее продуктивными. Людьми движут стремления, во-первых, приспособиться к окружающему и окружающим (Г. Спенсер), во-вторых, выделиться (по Ф. Ницше – побуждение к мощи).

Человек таков, что чувствует себя не уютно, если живет хуже других, если жизнь его среди окружающих не устроена; при данных обстоятельствах нередко он хочет быть «как другие», «не отставать от других». В неравенстве усматривалась причина преступлений еще в античные времена, на это указывал, в частности, Аристотель.

Однако обладая возможностями других, так сказать, достигнув равенства, человек не испытывает удовлетворения, но ощущает потребность выразить свою неповторимую индивидуальность и таким образом в известном смысле стать «над другими». «Мы не ненавидим еще человека, коль скоро считаем его ниже себя, – замечает Ф. Ницше, – мы ненавидим его лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя».

Самоутверждение как глубинный мотив преступления не всегда осознается преступниками. Ярчайшим литературным примером личности, осознавшей самоутверждение в качестве мотива преступ­ления, является Раскольников из романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», цитату из которого мы поставили в качестве эпиграфа к настоящей работе: «Тварь ли я дрожащая, или право имею...». Глубокий русский мыслитель Д. С. Мережковский заметил, что преступление для Раскольникова «не только отрицание, разрушение, но утверждение, созидание нового, связанное... с вечными... законами природы».

Феномен Раскольникова, человека с идеей преступного самоутверждения, воспроизводится в различные эпохи при разных социально-исторических обстоятельствах. Поклонник Ф. М. Достоевского, французский криминолог Г. Тард, пишет, что решение, приготовление и совершение преступления могут рассматриваться как протекание особого рода лихорадки, которую можно отнести к разряду таких же внутренних процессов, как стремление к самоубийству, любовь, поэтическое вдохновение. Это один из тех кризисов, из которых организм выходит измененным… Человек изумляется, его удивляет, что он победил честь, право, сострадание, нравственность; он чувствует себя одновременно отчужденным, свободным и падшим, брошенным в новый открывшийся перед ним мир, навсегда изгнанным из родного дома.^[9]  Русский философ Н. А. Бердяев по данному вопросу, очевидно беспокоившему развивавшуюся в России философию, высказался так: «Самоутверждение ведет к самоистреблению, раскрытие свободной игры сил человека, не связанное с высшими целями, ведет к иссяканию творческих сил».^[10]

3. При любых жизненных обстоятельствах в индивиде есть побуждение к какому-либо действию. «Человек предпочитает желать ничто, чем ничего не желать» (Ф. Ницше). В мотивах преступной деятельности (корыстных, политических, агрессивных, половых) отражаются основные потребности человека.

В мировой криминологии, и прежде всего в рамках позднего этапа теории социальной дезорганизации (Р. Мертон), подчеркивается производность преступной активности от наличия правоприемлемых реальных возможностей для удовлетворения сформировавшихся под влиянием общества потребностей.^[11] Это положение иллюстрируется с помощью различных наглядных формул. Достаточно выразительной формулой, на наш взгляд, является следующая:

 

Потребности х Нелегальные возможности

Вероятность преступления = –––––––––––––––––––––

Легальные возможности

 

Потребности опредмечиваются под влиянием общества, уровень развития, мода, стиль жизни которого оказывают влияние на формирование у его членов желаний различного характера и силы. Этим может быть объяснено, почему в США, например, где социальная защищенность малообеспеченных слоев населения весьма надежна, а общий материальный уровень населения высок, столь велико преступное множество, которое непрерывно нарастает. Я. И. Гилинский на основании исследований пишет, что на уровне индивидуального отклоняющегося, в том числе преступного, поведения людей наиболее общей их чертой является их социальная неустроенность, занимаемая ими в обществе позиция – ниже или выше способностей.^[12] Подъем благосостояния, образования, эмансипация прежде в чем-то ущемленных слоев населения – все это вместе взятое при наличии существенной разницы в уровне жизни богатой и относительно бедной части общества плодит преступления.

4. Выбор преступного пути удовлетворения потребностей происходит не только в силу давления внешних обстоятельств, но в значительной степени он зависит от развившейся в человеке готовности пойти вредным для общества, запрещенным под страхом уголовного наказания путем. По мнению Ю. М. Антоняна, значи­тельную часть преступников характеризует такая особенность душевного состояния, как разной степени тревожность, которая является отражением страха небытия. «Тревожная личность» иначе видит мир, ей присуще отстаивание своего «Я» даже тогда, когда ему ничего не угрожает, что может осуществляться за счет снижения статуса другого человека, даже за счет уничтожения его. Исследования этого автора обнаруживают парадокс повышенной восприимчивости и ранимости убийц. «Тревожная личность» не учитывает угрозы наказания. Отчуждение от общества, неприятие его ценностей, дезадаптация составляют отличие многих преступников от законо­послушных людей.^[13] Авторитетный кёльнский криминолог Густав Ашаффенбух в 1902 году на основании обследования заключённых отмечает характерную для многих из них неустойчивость психики. Они находятся во власти минуты. На один момент всякое явления способно возбудить в них глубокое впечатление, их психическая реакция иногда обладает чрезвычайной напряжённостью, но затем искра душевного напряжения быстро гаснет. Предшествующий опыт, который у нормального человека служит руководящей нитью в последующей жизни, бесследно исчезает.^[14] 

Усугублению преступности как свойства личности способствует ее «стигматизации» при вынесении судом обвинительного приговора – мысль, развитая в рассмотренных выше теориях интеракционизма и клеймления. Еще до возникновения этих теорий Г. Тард рассуждал нижеследующим образом. «Если еще поступок остается втайне, то можно, пожалуй, засыпать ров, вырытый совестью грешника между ним и честными людьми. Но когда… он был осужден, его внутренняя пропасть страшно расширяется и углубляется…»^[15]

5. Мотивация преступления, т. е. наличие у человека тех или иных побуждений к нему (мотивов), не всегда совпадает с мотивировкой, под которой понимается объяснение самим человеком того, что толкнуло его на соответствующий поступок. Людям свойственно желать видеть себя в лучшем свете, в связи с чем они нередко выдумы­вают оправдательные мотивы, что порой происходит неосознанно. Это может быть объяснено действием защитных психологических механизмов, вытесняющих соответствующие мотивы из сознания в подсознание. Достаточно широко распространен, например, «комплекс Робина Гуда», названный так по имени легендарного английского героя – заступника обиженных и бедняков, отмечаемый чаще у молодежи, пытающейся объяснить свои преступные действия местью за пережитую ими или выдуманную обиду.

Перемещение мотивов в подсознание происходит и при выработке у людей, систематически занимающихся преступной деятельностью, психологической установки, учение о которой разработано Узнадзе. Суть этого феномена заключается в том, что в результате неоднократного повторения в сходных ситуациях одних и тех же действий наступает привыкание к ним и они совершаются почти автоматически без колебаний, минуя сомнения и борьбу мотивов. Таким образом, находящийся в толпе профессиональный карманник моментально реагирует на небрежно торчащий из кармана прохожего кошелек, похищая его.